Она ему все простит, и отпустит все,
она ничего — совсем — не оставит себе.
Она ненадолго, ей к десяти домой.
Там ехать через полгорода, а ведь ждут.
Сидит неподвижно, только под кожей сухой
бьется артерия, скрученная, как жгут.
Она допивает чай, он кивает — пойдешь?
Она надевает плащ, он откроет сам.
...Бежит по ступенькам, и ловит губами дождь,
и капли сбегают по коже и волосам.
Тополя переговаривались, удивлялись,
всплескивали руками.
Улица смотрела в небо и хотела взлететь.
Тополиный пух ложился на асфальт облаками.
Он шагал по бордюру,
улыбался и щурился,
думал стихами,
и глаза его отражали солнце, как старая медь.
И ему зачем-то замечались те,
кто раньше был мимо:
мальчик лет двадцати с конопатой своей любимой,
пацаненок на велике; пахло липовым медом и дымом,
и светило, светило солнце неугасимо,
и играло на березовом блестящем листе.
Это просто был май; май жевал травинку и жмурился,
и такая негородская зеленая улица,
и зеленый домишко, как старый учитель, сутулился,
словно придавили к земле года.
И пчела о щеку ударилась, зажужжала,
полетела дальше.
И было только начало.
А конца не будет. И никогда.
Солнце встает, опираясь на линию горизонта,
щурясь, глядит сквозь растресканные облака.
С третьего этажа, по ступенькам щелкая звонко,
сбегает по лестнице мальчик, смешной слегка,
двенадцатилетний, в бейсболке назад козыречком,
смотрит на солнце, жмурится и идет.
С неба свисает луч, как сережка в мочке,
щекочет ему ключицу, скользит вперед.
Мальчик идет, несерьезный, зеленоокий,
Земля неотчетлива в утреннем холоде, и
В пульсе шагов отщелкиваются строки
песни, которая где-то вдали стоит.
С неба слезают тучи, как кожа с носа.
Пух тополиный летит, листву отпустив.
Мальчик идет, чтобы схватить за косы
синий упрямый мотив.
Возраст — это лета, что сгорают под тихим солнцем,
сходят, слезают кожей — за слоем слой.
Девочка черноглазая в танце бьется,
с улыбкою набекрень, веселой и злой.
Девочка так недолго живет на свете,
верит она лишь в солнце да в синий ветер,
в самом-то деле, во что ей верить еще?
Возраст — это пора распознания цвета,
вкуса и запаха соли сырой планеты.
Время слезает пудрой с усталых щек.
Солнце летит, как пух с тополиных веток,
девочка с носа сдувает темную прядь.
Возраст — это когда научился терять.
И отпускать — без мелочного сожаленья
белыми голубями в космический белый свет.
И становиться — чертою, морщинкой, тенью,
желудем прошлогодним лежать в листве.
...время сползает платьем с плеча — в синеве,
вечной и вышней, куда выбрался, как на чердак,
ты перед Богом окажешься чист и наг...
Это лето душное, жаркое — окна б ставнями