все закрыть, не дышать жарой, не дышать тоской.
Нынче много,
много,
много новопреставленных:
свечу Марии,
свечу за здравие
да за упокой.
Ждут грозы, наседают тучи —
угрюмы, каменны.
Развести руками, свечу поставить —
и нечем крыть.
Одиноких старушек пусты одиночные камеры,
неожиданно
летние наши
пусты дворы.
И ничейнеют кошки и абрикосы, и всяко
затянуло небо невидящей пеленой.
И уходят
девчонки фабричные
пятидесятых —
друг за дружкой,
чтоб не было скучно
идти одной.
И уже и мебель в квартирах попереставлена,
и утерты слезы
вечных сует рукой,
только много нынче,
ой много
новопреставленных:
свечечку за здравие
да четыре за упокой.
И проступает в природе солнечность беспризорная,
Молодая такая, детдомовская почти.
После дождя — прозрачный вечерний штиль
и облака отражает зелень озерная.
Я люблю эту землю, ей тоже лет девятнадцать,
у нее зелены запрокинутые глаза,
и она не умеет ни плакать, ни громко смеяться,
она смотрит, сощурившись, в небеса.
Проступают в лице ее, словно ей это снится,
и былого, и будущего задумчивые следы,
так в девчоночьих лицах проступают у глаз черты
будущей сорокапрожитой продавщицы.
Но ни лучик ее пока еще не погас,
и сидеть, и в прозрачной сырости раствориться.
Я люблю эту землю за юный свет ее глаз,
что не ведают, но предчувствуют материнство.
От дневного жара все токи земли дрожат.
Отделяется ночь от дня, как дитя от плаценты.
Я тебе пишу из заплеванного райцентра,
начиная к ночи хоть что-то соображать.
Душно и полумрачно. Двадцать один пятьдесят.
Интернет-кафе закроется — и поеду.
У админа Саши — задумчивый серый взгляд.
он мне «просто нравится» — знаешь, так говорят
созерцательно, не собираясь идти по следу.
Я приеду.
Я скоро приеду.
Ты очень рад?
Я бы здесь осталась — наверное, навсегда,
я бы вышла замуж (кого-нибудь да нашла бы),
завела бы ребенка, любовника и кота,
и варила б варенье из абрикосов,
да,
словно кошка, что вечно падает — да на лапы.
Словно долго бежала, а тут вдруг — стоп. Передых.
Не поверишь — здесь тишина золотей воды.