Жгу свечу на окне — заходи же, мой гость.
Будь же благословен его рыжий хвост
и лукавый прищур его, и большие ладони.
Будь же благословенна его родня,
(я не знаю, в нее ли включат меня,
мой невенчанный вечный жених бездомный).
Будь же благословенна весна и трава,
и земля уготованная — два на два,
где мы тесно уляжемся рядом, словно впервые.
Будь же благословен. Не скажи «прощай»,
лучше крепче держи меня, не отпускай,
пока мы идем сквозь вороний грай
по-над пропастью, и колосья ржи вокруг золотые.
Иду за тобой — как слепой, как святой,
по острым волнам — иду за тобой.
Иду за тобой — в бессолнечный лес, либо
в морскую глубь, где глыбой — вода,
и я бы шла за тобой, даже если бы
не встретились мы с тобой никогда.
Я шла бы и шла за тобой — даже
если бы я не была рождена.
И шаг мой верен, и шаг мой бесстрашен,
и отступает пред нами волна.
Иду за тобой, иду, как святой,
сквозь горечь пустыни — иду за тобой.
Иду я, иду за тобой — и это
великая правда, иное — ложь.
Иду я без свечки, иду я без света,
но впереди меня ты идешь.
Иду за тобой — и это значит:
верю — тебе и люблю — тебя,
и в мире не может и быть иначе,
и волны под нами горчат и рябят.
Иду за тобой, иду, как слепой
в цветущей степи — иду за тобой.
Над городами и селами пролетела благая весть:
Этой ночью господень ангел спустился с небес,
Осмотрелся и заявил: «Извините, люди,
Никакого хитрого плана нет и не будет.
Никого не накажут за недостаточность веры,
Каждый сам себе после смерти отмерит меру.
Так что ешьте, пейте, любите, творите добро и свет,
никакого ада, помимо личного, вовсе нет».
И слова его падали наземь багровыми листьями,
И стояли люди с землистыми хмурыми лицами,
Да с на лбу надувшимися крупными синими венами,
И стоял этот ангел с крыльями дерзновенными,
И отняли крылья его, и на землю их побросали,
И топтали ногами в земле и сале,
Заново из ничего себе ад создавали.
маленький человек
разбивает об асфальт колени,
ревет, и ползет, и плачет,
и кричит: «Мумуля муя»,
и стоит на дворе третий год его бытия
и летит тополиный пух — самый белый и летний.
взрослый человек
в одиночной палате в больнице,
обхватив себя за колени, плачет багрово,
повторяет: «Мумуля муя»,
и дрожит, и боится, очень боится,
что она не придет снова.
за пятьсот километров и пять блокпостов
пожилая мама слышит взрослого человека,
и встает, и едет на автовокзал, и просто
приезжает к нему сквозь пятьсот километров снега
и привозит
банку сока, и брошку, и цветик аленький.
и отступают больница, тоска и страх.
ненадолго большой человек
становится снова маленьким,
уютно помещая голову
у мамы в руках.
выгоревшая дотла — ни единой живой нити,