Я не выбирала вечной любви, это она меня выбирала.
здравствуй, хороший мой,
так давно мы не были рядом,
я иду по желтым путям октября, там
ветер пахнет дымом сожженных полей,
и луна становится все круглей,
и качаются призраки ковылей,
я иду по скрестьям тропинок и автотрасс,
золотые ветра октября проходят сквозь нас.
мой хороший,
что-то светлое держит нас вместе,
миллионом дорог земных и небесных
оплетает нас, summer children, летних детей,
что-то оплетает нас миллионом путей,
что-то поет между нами, чище все и светлей.
и мы так долго не были вместе, и долго
еще не будем, и впереди у нас столько
горьких и долгих дорог и октябрьского дыма.
но все же мы не могли не случиться на свете,
поскольку мы были любящи и любимы,
поскольку мы будем любящи и любимы,
поскольку я не могла бы тебя не встретить,
как человек избежать не умеет гроба,
как не могла бы впервые не закричать,
когда выходила из материнской утробы
и мир свою на мне ставил печать.
наконец-то нашли друг друга,
исходив семь железных сапог,
изгрызя семь железных караваев,
износив семь железных сердец,
никого не любивших.
я научилась не обижаться по пустякам
и готовить твои любимые блинчики,
ты научился не отвергать заботу.
наконец-то
ходим, взявшись за руки,
по темным паркам, целуемся на ходу,
совместно воспитываем кота,
и каждый день я пытаюсь тебе рассказать,
как люблю тебя, и каждый день
мне не хватает для этого слов,
но это неважно, поскольку у настоящей любви
никогда не бывает конца.
бесконечные дороги у нас впереди, бесконечные реки,
бесконечные разговоры.
в принципе, после смерти
в наших отношениях
ничего особенно не изменилось.
У каждого из нас внутри существует
детская площадка, заброшенная детская площадка
посреди осени, и ветер гонит листву сухую,
и качели стоят с наклоном и как-то шатко.
Детская площадка. Иногда мы приходим туда выпить пива,
поговорить с особенно близким,
но чаще идут года и идут года,
а мы боимся туда зайти, и дело не в риске,
а в возможности встречи с самим собой. Площадка ветшает,
карусель с лошадками в ней навсегда ржавеет,
и она остается рыжая, просторная и большая,
но уже для игр непригодная; суховеи
постепенно выдувают из нее эту детскую душу,
выдувают из нее все игры и все придумки,
и песок на ней все грязнее и как-то суше,
и уже не прийти поиграть, только выпить по рюмке,
но однажды ты обнаруживаешь себя
висящим посреди площадки на шведской стенке,
ты не то чтобы просто висишь, ты на ней распят,
и болят запястья привязанные и коленки.
Ты распят на детской площадке из снов своих,
из своего же собственного детства,
и тебе не выйти из ее лабиринта, и