строгого ангела, увиденного впервые,
говорит: да сами ебитесь тут в этом сонном
омуте; я требую увольнительную на боевые.
Ангел что-то чертит в блокноте пальцем.
Он говорит: я понимаю,
вам неважно, кто там у меня остался,
но имейте ж совесть, мать вашу в рот,
там же до сих пор-то война идет.
Ему вежливо объясняют:
все это не по правилам,
как бы самого окончательно не угробило.
Понимаете, говорят ему,
мертвые там ничего не могут,
это не я придумал, не сердитесь вы, ради Бога,
просто у вас там совсем ничего не будет,
ну зачем вам все это видеть,
как цветком распускается мина,
как гибнут люди,
вы ведь уже разучились
быть, любить, ненавидеть, то есть,
когда ваши там
будут с жизнью прощаться, вы вообще не сможете ну никак вмешаться.
Он стучит по столу, разбивается чашка,
у ангела порезаны пальцы.
в крови у него пальцы,
и ангел крылом машет,
бормочет под нос: «Да черт с ним».
Следующий кадр: терриконы,
на заднем плане поля весенние,
пехота идет в наступление,
миномет пашет,
молодой парень над ухом слышит
непонятное бормотание
и удар, словно сзади толкнули:
обернуться необходимо.
Оборачивается, и пуля
пролетает мимо.
На самом деле,
Бог нас оставил всех,
в каждом селе и городе;
этот век
объявлен отпуском Бога,
и черный снег
замел в феврале поля и покровы рек.
Но этот город,
партизаном засевший в степи,
сказал, что к нему известия не дошли,
сказал, что лучше он превратится в пыль,
в траву, и пепел, и соль земли,
но будет жить,
весь город,
и стар, и мал,
как будто бог их ни разу не оставлял,
как будто никто их ни разу не предавал.
И с неба падают черные лепестки,
и воды отравлены здесь у каждой реки,
но город живет,
обнимая детей своих,
как будто Бог
никогда не оставил их,
и Бог никогда не оставил их.
В гильзу от АГС помещается 20 грамм
в данном случае — виски. Мы пьем без звона,
ветер с востока хлопает дверью балкона.
Пьем за тех, кто более не придет к нам.
Пьем за любовь, за свою мирную жизнь,
за наше большое будущее, поскольку все мы
относительно молоды; неубедительнейшим «держись»
пытаемся поддержать друг друга на время.
Сентябрь начался, с востока идет гроза,
молчат минометы, автоматы притихли даже.
Один комроты, смотря на меня, сказал,
что мечтает увидеть женщину не в камуфляже.
Здесь земля отверженных, нам уже от нее не деться,
ветер степной пахнет смертью, мятой и медом
Мы пьем за любовь, за правду, за счастливое детство,
пьем не чокаясь из гильз от гранатомета.
И один говорит: это мир иллюзий, мой друг,
мы растем, беспричинно веря в сказки вокруг
о бесценности жизни, а также о том, что всегда
непременно в финале зло победит доброта,
что всегда тебе будет свет, еда и вода,