– Я не знаю… И мне все равно как. Но ваши планы провалятся. Что-то нанесет вам поражение. Жизнь победит вас.
– Мы контролируем жизнь, Уинстон, на всех ее уровнях. Вы воображаете, что есть нечто, называемое человеческой природой, и она возмутится нашими делами и обернется против нас. Но это мы создаем человеческую природу. Люди – бесконечно ковкий материал. Или, может быть, вы вернетесь к своей идее о том, что пролетарии или рабы поднимутся и свергнут вас? Выбросьте это из головы. Они беспомощны, как животные. Человечность – это Партия. А все остальное, что снаружи, – не имеет значения.
– Все равно. В конце концов они разобьют вас. Рано или поздно они увидят, кто вы есть, и разорвут вас на куски.
– Вы видите какие-то доказательства того, что это случится? Или у вас есть причины так думать?
– Нет. Я просто верю. Я ЗНАЮ, что вы рухнете. Есть что-то во Вселенной – не знаю, какой-то дух или принцип, – который вам никогда не одолеть.
– Вы верите в бога, Уинстон?
– Нет.
– Тогда что это за принцип, который нас победит?
– Я не знаю. Дух человека.
– А вы считаете себе человеком?
– Да.
– Если вы человек, Уинстон, то вы последний человек. Ваш вид вымер, настал наш черед. Вы понимаете, что вы ОДИН? Вы вне истории, вы не существуете. – Его манера говорить изменилась, и сейчас слова звучали резче: – И вы считаете, что обладаете моральным превосходством над нами, над нашей ложью и жестокостью?
– Да, я считаю, что у меня есть превосходство.
О’Брайен замолчал. Говорили два других голоса. Через мгновение Уинстон узнал их. Это была запись беседы, которую они вели с О’Брайеном в тот вечер, когда он принимал его в Братство. Уинстон услышал, как он обещал лгать, воровать, мошенничать, убивать, способствовать распространению наркотиков и проституции, разносить венерические заболевания, плескать серную кислоту в лицо ребенка. О’Брайен сделал короткий нетерпеливый жест, словно говоря, что дальнейшее прослушивание едва ли имеет смысл. Затем он повернул ручку выключателя, и голоса смолкли.
– Встаньте с постели, – произнес он.
Ремни сами расстегнулись. Уинстон опустил ноги на пол и, пошатываясь, встал.
– Вы последний человек, – сказал О’Брайен. – Вы хранитель человеческого духа. Сейчас вы увидите себя таким, каков вы есть. Снимите одежду.
Уинстон развязал кусочек тесемки, державшей комбинезон. Застежку-молнию из него уже давно вырвали. Он не мог вспомнить, приходилось ли ему когда-то с момента ареста полностью раздеваться. Тело под комбинезоном обвивали какие-то грязные желтоватые тряпки – видимо, то, что осталось от нижнего белья. Сбросив их на пол, он заметил, что в дальней части комнаты имелось трюмо. Он подошел к нему и остановился совсем рядом. Невольный крик вырвался из его уст.