1984 (Оруэлл) - страница 168

Он закрыл глаза. Это труднее, чем принять умственную дисциплину. Это вопрос самодеградации, обезображивания самого себя. Ему придется погрузиться в самую что ни на есть грязную грязь. Что ужаснее и тошнотворнее всего? Он подумал о Большом Брате. Огромное лицо (из-за постоянного лицезрения его на плакатах Уинстон считал, что оно с метр шириной) с его густыми черными усами и следящими за тобой глазами, казалось, всплыло в голове само собой. Каковы же его подлинные чувства к Большому Брату?

В коридоре послышались тяжелые шаги. Стальная дверь с лязгом распахнулась. В камеру вошел О’Брайен. За ним шагнули офицер с восковым лицом и надзиратели в черном.

– Встаньте, – приказал О’Брайен. – Подойдите сюда.

Уинстон встал напротив него. О’Брайен схватил Уинстона за плечи своими сильными пальцами и внимательно посмотрел на него.

– Вы задумали обмануть меня, – произнес он. – Как глупо. Выпрямитесь. Смотрите мне в глаза.

Он замолчал и затем продолжил уже более мягким тоном:

– Вы исправляетесь. В интеллектуальном отношении у вас уже почти все в порядке. Но вот эмоционального прогресса нет. Скажите мне, Уинстон – и помните: я всегда чувствую ложь – скажите, каковы ваши подлинные чувства к Большому Брату?

– Я ненавижу его.

– Вы ненавидите его. Хорошо. Настало время сделать последний шаг. Вы должны любить Большого Брата. Недостаточно подчиняться ему: вы должны его любить.

Он отпустил Уинстона и легонько подтолкнул его к охране.

– В комнату 101, – сказал он.

На каждом этапе заключения он знал (или думал, что знал), в какой части этого здания без окон он находится. Возможно, существовала небольшая разница в атмосферном давлении. Камеры, где его избивала охрана, располагались под землей. Комната, в которой его допрашивал О’Брайен, – высоко, у самой крыши. Это помещение находилось глубоко под землей, может быть, в самом низу сооружения.

Оно было больше, чем большинство камер, в которых его избивали. Но едва ли ему было дело до того, что вокруг. Он заметил лишь, что прямо перед ним стояли два маленьких столика, покрытых зеленым сукном. Один находился всего в паре метров от него, а другой – подальше, около двери. Его привязали к стулу, да так крепко, что он не мог даже головой пошевелить. Сзади его подпирало что-то вроде подушки, и потому он смотрел только вперед.

В течение короткого времени он был один, затем дверь отворилась, и вошел О’Брайен.

– Однажды вы спросили меня, – произнес О’Брайен, – что такое комната 101. Я сказал вам, что вы уже знаете ответ. Все знают. Комната 101 – это самое худшее, что только есть на свете.