Он остановился, но не вернулся. Глаза матери с тревогой смотрели прямо на него. Даже сейчас, думая об этом, он не знал, что же тогда неизбежно должно было произойти. Сестра поняла: у нее что-то отняли и начала тихо плакать. Мать обняла девочку рукой и прижала ее лицом к своей груди. Что-то в этом жесте сказало ему: сестра умирает. Он повернулся и быстро побежал вниз по лестнице, держа в руке тающий, липкий шоколад.
Больше он матери никогда не видел. Съев шоколадку, он почувствовал что-то вроде стыда и несколько часов болтался по улицам, пока голод не погнал его домой. Когда он вернулся, мать исчезла. В то время это уже считалось обычным делом. Из комнаты ничего не взяли – не было только матери и сестры. Не взяли никакой одежды, даже материно пальто. До сего дня он точно не знал, мертва ли его мать. Может быть, ее просто отправили в трудовой лагерь. А что касается сестры, то ее могли поместить, как и самого Уинстона, в одну из колоний для беспризорных детей (они назывались исправительными центрами), число которых значительно увеличилось в ходе гражданской войны, или, возможно, ее отправили в трудовой лагерь вместе с матерью, или же просто оставили где-нибудь умирать.
Сон все еще сохранял яркость, особенно сам обнимающий охранный жест материнской руки, заключавший в себе огромный смысл. Мысли Уинстона перетекли к другому сновидению, которое он видел два месяца назад. В сегодняшнем сне она сидела на кровати, застланной застиранным белым покрывалом, и сестренка вцепилась в нее, а тогда она так же сидела на тонущем корабле где-то внизу, далеко от него, перемещаясь с каждой минутой все глубже и глубже, но продолжая смотреть на него сквозь толщу темнеющей воды.
Он рассказал Джулии историю исчезновения его матери. Не открывая глаз, она подкатилась к нему и устроилась поудобнее.
– Похоже, ты был тогда бессовестным свиненышем, – пробормотала она. – Все дети свиньи.
– Да. Но суть истории не в этом…
По ее дыханию стало понятно: она вот-вот снова заснет. Ему же хотелось продолжить разговор о матери. Его воспоминания не давали ему возможности думать, будто она была необыкновенной, а тем более, умной женщиной; однако она обладала каким-то благородством, чистотой – просто потому, что придерживалась глубоко личных принципов. Она переживала все по-своему, и ничто извне не могло изменить ее чувства. Она не думала, что какое-то действие, являясь безрезультатным, становится бессмысленным. Если ты любишь кого-то и если тебе уже нечего ему дать, то ты все равно можешь дарить ему свою любовь. Когда у матери не осталось шоколада, она прижала к себе ребенка.