– А я подумал сделать нахальную заявочку на «Литских бошек».
Фрэнк Бегби ничего не говорит. Он встает и возвращается к Мартину, который разговаривает с Кеннетом Пэкстоном, директором лондонской галереи, куда Мартин уже пристроил Джима Фрэнсиса. Франко встревает в беседу, нисколько не заботясь об этикете:
– Кто тут самый крутой?
Мартин Кросби взглядом извиняется перед директором галереи, словно говоря: «Художники…» – но говорить предоставляет Пэкстону.
– Вон тот парень, Пол Страуд, – спокойно сообщает владелец галереи, показывая на лысого пышнобородого толстяка, потеющего в льняном костюме и обмахивающегося шляпой. – В смысле, он не коллекционер, а представитель и покупатель Себастьяна Вилльерса, а уж тот – медийная персона.
– Себ – крупный коллекционер работ Джима, – говорит Мартин Пэкстону, а заодно и художнику, словно напоминая. – Если он захочет «Литские головы», он их получит.
Фрэнк Бегби удивляется еще больше, когда замечает неподалеку Майки Форрестера. Франко переводит взгляд с Рентона на Майки: обоим, прямо скажем, не по себе, и Майки явно знает, что здесь Рентон, но не наоборот. «Чё за хуйня творится?»
Аукционист, худой мужчина в очках и с клиновидной бородкой, указывает на четыре головы, установленные на демонстрационной подставке:
– Первый лот нашего сегодняшнего аукциона – «Литские головы» признанного эдинбургского художника Джима Фрэнсиса.
В переднем ряду Марк Рентон сдерживает громкий хохот, исходящий откуда-то из самого нутра. Он поглядывает на группку фраеров, некоторых смутно узнает и обнаруживает, что в своем веселье не одинок. Рентон смотрит на голову Больного. Сходство слегка поймано, но взгляд слишком уж безмятежный. Он выгибает спину, чтобы посмотреть, не явился ли его старый дружок, несмотря на заверения в обратном: вряд ли Больной не поддастся тщеславию, ведь его скульптуру выставляют напоказ.
– Одна из них – автопортрет, – продолжает аукционист, – остальные три – изображения его друзей детства. Все отлиты из бронзы. Вместе они представляют собой один лот, и мне предписано начать торги с двадцати тысяч фунтов стерлингов.
Поднимается табличка. Это Пол Страуд, агент коллекционера Себастьяна Вилльерса.
– Двадцать тысяч. Я слышу двадцать пять?
Марк Рентон медленно и неуверенно поднимает свою табличку, словно этим движением способен притянуть к себе снайперскую пулю. Аукционист указывает на него:
– Двадцать пять. Я слышу тридцать?
Рентон снова поднимает табличку, давая повод для странных взглядов и пары смешков.
Аукционист спускает очки на нос и смотрит на Рентона: