– Выкинули в костер, без балды, – говорит он, а потом заходится висельным хохотом. – Вот так нас, двух мутных литских пациков с раёна, обставили, как припездолов, эти хладнокровные буржуйские профуры. Никада мы не были такими ушлыми, как себе вображали, – с горечью размышляет он. – Слышь… Бегби за меня хоть когда-нибудь вспоминает?
– Впроброс тока, – говорю.
– Никому этого не рассказывал, но я ходил проведывать пиздюка на больничку, после того как его тачка раздавила, када он за тобой погнался. – Больной прокашливается. – Он был в отключке, в какой-то, блядь, коме дурбецельской, ну и я высказал пару горьких истин этому овощу прямо в щачло. Никада не догадаешься, чё случилось потом.
– Он вышел с комы, вцепился тибе в глотку и разорвал?
– Вообще-то, недалеко, блядь, от истины. Этот говнюк открыл глаза и схватил меня за запястье. Я даж очканул. Эти его ебаные лампочки – кабута адским огнем обдало…
– Ебать…
– Потом он снова откинулся на кровать, закрыл глаза. На больничке сказали, это просто было рефлекторное движение. По-настоящему он очнулся через пару дней.
– Если он был в коме, то не разобрал ни слова, чё ты сказал, – улыбаюсь. – А если бы разобрал и ему было не пофиг, то ты б уже трупаком был.
– Не уверен, Марк. Он же маньячина. Будь начеку. Рад, чё больше с ним не связываюсь. Долбаные маньки этой пышущей лютью амебы причинили мне немало личных страданий.
– У меня для тибя еще одна новость. Он хочет отлить наши головы. В бронзе.
– Хуя с два.
Делаю большой глоток пива и медленно ставлю бокал на стол:
– Не убивай гонца.
Больной медленно вертит головой, прикрывая глаза:
– Я не собираюсь к этому ебаному психопату и близко подходить!
Пока из приемничка горланит «Мот зэ Хупл» с песней «Хоналучи-буги»[28], ни один из трех присутствующих мужчин не может до конца поверить, что они стоят вместе в одной комнате. Друг-художник разрешил Фрэнсису Бегби воспользоваться своей чердачной студией на складских задворках близ Броутон-стрит. Несмотря на обилие света, льющегося сквозь стеклянный потолок с клочка голубого неба, две пары ненаметанных глаз, принадлежащих Рентону и Больному, оценивают мастерскую как маленькое и обшарпанное заводское помещение. Здесь есть печь для обжига, разнообразное промышленное оборудование, два больших верстака, ацетиленовые горелки и канистры с бензином. На полках хранятся материалы – некоторые помечены как ядовитые и горючие.
Затяжной зевок Фрэнсиса Бегби свидетельствует о том, что он, как и Рентон, борется с десинхронозом после дальнего перелета. Больной явно раздражен и периодически поглядывает то на дверь, то на часы у себя на телефоне. Он решил прийти из расчета, что встреча с Бегби может стать рычагом воздействия на Сайма. Это уже кажется ошибкой.