– Вот я не понимаю, – сказал Тихон, – со мною рядом Сам Ты – но булочка все-равно дрянь. Они что, совсем страх потеряли? Ладно, Ты здесь инкогнито, типа обычный прохожий, легкий спонсор еще более прохожего, то есть меня: но все равно, разве Твое присутствие не понижает холестерин, или там датчик температуры в печи не настраивает тип-топ?
– Я не вышиваю, – сказал Бог, и стало совсем непонятно.
Опять отшил, подумал Тихон, и принялся кушать подарок. Родители иногда вручали ему сладкое: конфетку, или… конфетку все-таки, редко когда что иное. Вручали с изматывающе-сладкой улыбкой и со словами «от зайчика». От кого же еще… Наивному, легковерному – но временами ужасно вдумчивому малышу Тихону представлялась вполне идиотская картина: идет отец по лесу, а его догоняет зайчик, и пытается всучить сладенькое. Чтобы был сюрприз для отца тоже, зайчик ему конфетку не показывает, пихает потную лапку с подарком прямо в карман пальто, мол, возьми для мальца сюрпризик от зайчика, зайчик добрый, ему не жалко. Батя отнекивается, отбивается – кому охота, чтобы в кармане шустрил лесной заяц, ведь расскажешь кому – в дурку закроют. Но заяц зверюга упорный, запихнет конфетку, чмокнет в щечку – и дальше по своим длинноухим делам. Отцу ничего теперь не остается, как тащить подарок домой, вытирая брезгливо щеку и сочиняя по дороге подходящее выражение лица: надо же сыну все так представить, будто это нормально – получать от зверя в лесу не переломы обеих ног, а сладкое. Впрочем, заяц не медведь, он… а еще совсем впрочем – кто сказал, что дело было в лесу?
Заяц шел по городу, но видел зайца только отец – надо же, какие у предка были, оказывается, способности. Иные мужики только белочку видят, да и то лишь при соответствующих условиях, а батя просто так, среди бела дня, видел в городе зайцев с конфетами. Как такому уникальному человеку не подарить конфету, просто за то, что он есть? В хорошие дни заяц давал увесистого «Гулливера»: конфету переростка, двоечника-второгодника, зато с вафелькой. Иногда давал мармеладку, или «Мишку на севере», «Коровку» тоже давал, приторную, зато любимую.
– Эй, – сказал Бог, – Тиша, выплывай из воспоминаний, булочка стынет.
– У меня из-за воспоминаний булочка совсем сдохла, – печально сказал Тихон, глянув на угощение, – Вновь ощущение, будто чего недодали.
– Я как «недодам», так и передам, – пояснил Бог, – если ты еще не понял, что на самом деле сам и теряешь, и берешь. Я тут вообще никак. Я лишь предоставляю пяльцы, а вышивать тебе самому приходится: хочешь крестиком, хочешь… э-э, как еще можно-то? Хочешь ромбиком, например.