Как-то девочка была у меня в гостях, и мы вместе вывели Протазана на прогулку.
— Кто тебе больше нравится, — спросила она, — я или эта собака?
Я хотел быть честным и поэтому задумался. Но девочка не стала дожидаться ответа — она обиделась и ушла. Потом, когда мы с ней помирились, я сказал, что она мне нравится больше, а Протазана я люблю как ее подарок. Она не слишком поверила, но услышать ей это было приятно.
А спустя три месяца после того, как я стал владельцем щенка, мать отвела меня к врачу. У Протазана был аппетит, достойный сына сенбернара, он съедал мои завтраки, обеды и ужины, и я похудел на несколько килограммов. Родители испугались, что у меня плохо с легкими. Но врач заверил, что с легкими полный порядок, а худею я оттого, что расту.
Я рос, а Протазан удлинялся, и лапы у него были низкими и кривыми. Евдокию Карповну это натолкнуло на мысль, что женой папы сенбернара была такса. Но она тут же засомневалась: «Таксы — умные собаки, а Протазан глуп».
Я с ней не согласился. Протазан не был глупым, он был неуравновешенным: то ластился ко всем, а то вдруг начинал рычать и скалить зубы. И еще, возможно, так повлияла на него жизнь в сарае — он не любил детей. Малыши, инстинктивно чувствовавшие его неприязнь, завидев Протазана, разлетались как воробьи… Мой отец, заступившись за нас, чуть не подрался с отцом мальчика, которому Протазан прокусил до крови руку. После этого он твердо заявил соседке:
— Вы не пограничница и не охотница; особых богатств в вашем сарае, как мне известно, тоже не имеется. Собака для вас — развлечение. Но она мешает людям, и вы должны ее убрать! Мой сын теперь к ней и близко не подойдет!
Евдокия Карповна уважала моего отца и никак не желала с ним ссориться. Но ей было жалко меня. Она растерялась, вечером пугала: «Вызову собачью будку!» — а утром — наоборот: «Сарай мой! Захочу и заведу крокодила!»
Собачью будку не пришлось вызывать. Соседку навестила подруга из села — такая же одинокая старушка. Протазан гостью чем-то подкупил. Евдокия Карповна убедила меня расстаться с ним. «В селе ему будет лучше, — утверждала она, — а здесь его могут зверски отравить!» Она так и сказала: «Зверски отравить!», и это доконало меня.
А еще до того, как я отдал Протазана, мы окончательно поссорились с девочкой, подарившей мне его. Я ее разочаровал. Мне было больно слышать об этом, а ей захотелось сделать мне еще больнее, и она призналась, что Протазан никакой не сын сенбернара, а приблудный щенок: но я бредил этим дурацким сенбернаром, и она решила сделать мне приятное, потому что тогда еще не знала, какой я плохой.