. Ее неприязнь, ныне подчеркиваемая, к тому, чего она так желала, казалась ему чересчур уж скорой. Она была красивой женщиной, хорошо одевалась, она делала это с видимым удовольствием, и Луи спрашивал себя, что за злобность в ней питала эту неприязнь, все более нарастающую. Она продолжала:
— Знаешь ли ты, к примеру, что сказала мне твоя милая подружка Лаура Кноль? Угадай!..
— Ни за что не угадаю, — уронил он сухо.
— Я так и думала. Она имела наглость сказать: «Чему я завидую, моя маленькая Анита (говорилось это голосом писклявым и дурашливым, весьма отличным от красивого голоса Лауры Кноль), чему вам завидую… не сегодняшнему успеху Луи, а вашим трудным годам: жить с творцом — это, должно быть, чудеснейшая вещь!.. Что там безденежье… тьфу!»
Она произнесла последнюю фразу с саркастическим воодушевлением, и у Луи возникло желание пояснить ей, что в конечном счете фраза эта не была сама по себе такой уж фальшивой, а еще желание — более жестокое — втолковать, что Лаура Кноль вряд ли и ошибалась, потому что эти трудные годы, эти тощие годы были годами, наполненными их любовью: эти семь лет он был безумно в Аниту влюблен, абсолютно очарован ею. И если начало «годов тучных» совпало с угасанием его страсти, то, по совести, в том не было вины его, Луи. Он принес свой успех ей, он триумфально его положил к ее ногам; глупо, может быть, но он хотел разделить этот успех только с ней. Откуда же проявилась в ней эта жесткая, с презрительной миной, умствующая зануда, новая женщина, которую он никогда не знал, на которой не имел намерения жениться и которой даже не имел охоты об этом сказать? Он не думал уже ни о чем другом, кроме одного — раствориться, исчезнуть, уйти…
Она настаивала, задирала его или пыталась задирать:
— Тебя это не трогает? Наглость этой богатой гусыни, завидующей нашему нелегкому прошлому, не трогает тебя? Ах да, ведь Лаура Кноль неприкасаема, она…
— Что ты там выискиваешь? — сказал он, нервно отворачивая голову.
Потому что на этот раз она попала в точку: Лаура ему нравилась, несмотря на ее норковые манто, и он даже рассчитывал, если слегка повезет, стать — притом очень скоро — ее любовником. В течение вечера она ему по-свойски порой улыбалась, и эта нежная улыбка и взгляд голубых глаз, улыбку сопровождающий, мог породить надежду у кого-нибудь еще менее притязательного, чем он. Луи хмыкнул. Вот уже пару лет случаи романтического свойства множились, но если он и воспользовался ими раза три-четыре, то все это было обставлено такой бездной предосторожностей, что намеки Аниты били мимо цели. Итак, он пожал своими невинными плечами, поднялся, потянулся и направился в ванную. Голос Аниты когтил его и тогда, когда он остановился перед собственным отражением в зеркале, отражением мужчины тридцати пяти лет, чуть уставшего, чуть задумчивого, но — чего уж там — с хорошей головою.