— Интересно?
— Так ведь и вы сюда за этим же, — сказал он, улыбнувшись.
— Да нет, — сказал я несколько смущенно.
— Ах, вы, наверно, думали, — сказал он с учтивой насмешливостью, — что это автоматы с бутербродами?
— Возможно.
Он засмеялся:
— А какая разница? В поглощении бутербродов тоже нет ничего духовного.
Я не нашелся, что сказать, а он, сняв очки, смотрел на меня своими острыми насмешливыми глазками (может быть, такой взгляд был у Кьеркегора). Потом сказал:
— Вы иностранец, правда? Дания нынче полна иностранных туристов. Что их манит сюда? Увидеть тайное, которое стало явным. Увидеть страну, где раскрылись двери спален, где разверзлись альковы, где пали стены публичных домов. Скажите, пожалуйста, чем люди хуже мух, которые проделывают это, греясь на солнышке, или собак, которые для своих встреч вовсе не снимают номер в отеле. Вы думаете, что это новая мораль? А это просто новая физиология. Современная наука дала нам новые противозачаточные средства. Вы скажете, что в нашей стране исчез стыд? Да, исчез. Но, позвольте спросить вас, что такое стыд? Сношение стало считаться греховным и нечистым вследствие физиологической случайности. Это, я сказал бы, анатомический каприз природы. Как только мы это поняли, мы избавились от стыда. И учтите, что при этом исчез и первородный грех человечества.
— Ах, в этом ваша духовность? — сказал я язвительно.
— Э, да вы русский? Сразу догадался по этому вопросу. Духовность это же ваша национальная профессия. Вы торгуете духовностью уже второе столетие.
— Позвольте! Вы все напутали!.. — закричал я.
Но он улыбнулся и исчез в толпе, запрудившей эту удивительную улицу.
А я подумал, чего бы натворил Гамлет, попав в этот Сексо-Центр. Вот где поработал бы его страшный меч, вот где пролились бы реки крови! Пожалуй, он пощадил бы только продавцов. Они сидят посреди своего бюро порнографических услуг — немолодая женщина с усталым лицом и парень, может быть, ее сын. У обоих такой же невозмутимый вид, как если бы они торговали не этой похаберией, а, скажем, брынзой или детскими игрушками.
В конце концов, спрашиваю я себя, кого разил меч Гамлета?
Пошлость.
Да, да, пошлость! Гамлет — борец с пошлостью — всякой, бытовой, общественной, государственной. Он убил торжественного пошляка Полония и распухшего от обжорства и пьянства Клавдия, который вскарабкался на трон по трупам. Да если на то пошло, то и Розенкранца-то пришил, потому что и тот пошлячок. Он вломился бы в «Гамлет-отель», что рядом с замком, и зарубил бы его владельца за профанацию своего знаменитого имени. Да, разгулялся бы страшный меч Гамлета на улицах Копенгагена, этой, как называл его еще Кьеркегор, «проституированной резиденции мещанства».