Особенность жизни в лесной глуши в том, что безлунными ночами, как прошлая, становится очень темно. Это не просто отсутствие света, темнота становится плотной, приобретает форму. Чернильная чернота настолько полная, что неважно, открыты глаза или закрыты. Большую часть ночи она пролежала без сна, слушала, как дождь барабанит по крыше, вдыхала сырой воздух и сопротивлялась сильному желанию разбудить Пака. Она верила, что с любой проблемой надо переспать, прежде чем что-либо предпринимать. Удивительно, что все американские статьи пропагандируют важность улаживания споров вечером («Не ложись спать злым!»), ведь это так противоречит здравому смыслу. Ночь – худшее время для ссор, ее мрачность подчеркивает ненадежность, усиливает подозрения. А если подождать, просыпаясь, чувствуешь себя лучше, более разумным и милосердным, прошедшее время и свет нового дня остужают эмоции и ослабляют их воздействие.
Правда, не всегда. Вот он, новый день: дождь прекратился, облака рассеялись, воздух просветлел, – но тревоги прошлой ночи не стали казаться несущественными, наоборот, словно коридор времени зацементировал реальность изменившегося мира, в котором ее муж стал лжецом и, быть может, убийцей. В сюрреальной расплывчивости ночи оставалась возможность, что эта новая реальность обманчива, что утро ее очистит и выбросит.
Янг поднялась. Записка на подушке Пака гласила: «Я вышел подышать свежим воздухом. Вернусь к 8:30». Она взглянула на часы. 8:04. Слишком рано, чтобы начинать расследование рассказа Пака: навестить их соседа мистера Спинума, позвонить риелтору, который прислал список квартир в Сеуле, поискать переписку Пака с братом с библиотечного компьютера. Но одно сделать сейчас она все же могла – спросить Мэри, чем именно она занималась с Паком вечером перед взрывом, минуту за минутой.
Янг дважды топнула ногой перед занавешенным углом Мэри, изображая стук в дверь, и сказала по-корейски: «Мэри, просыпайся». Трудно было предугадать, что сильнее рассердит Мэри – если она будет говорить по-английски («Да никто не понимает, что ты говоришь!») или по-корейски («Неудивительно, что у тебя такой плохой английский, надо больше практиковаться!»), Но сейчас Янг совсем не хотела, чтобы иностранный язык помешал их беседе. Переход с английского на корейский удваивал ее IQ, усиливал ее красноречие и контроль, а они были ей нужны, чтобы докопаться до малейших подробностей. «Просыпайся», – сказала она громче, снова топая. Ничего.
Вдруг она вспомнила: сегодня день рождения Мэри. В Корее они всегда очень суетились в ее дни рождения, украшали ночью комнату плакатами и растяжками, чтобы удивить ее, когда она проснется. В Америке Янг перестала так делать: из-за работы в магазине у нее не оставалось времени ни на что сверх основных потребностей, но Мэри все равно могла ожидать чего-то необычного в этот переломный момент, в день своего восемнадцатилетия.