– На улице жарко. Вы уверены, что хотите взять еду на вынос? – спросил он.
– Я люблю погорячее, – ответила она тоном, который считала неопределенно сексуальным. Она одарила его намекающей на что-то непристойное полуулыбкой и неторопливо вышла, наслаждаясь тем, как развевается ее юбка, как шелк касается кожи. А кварталом дальше она увидела Мэтта, и тот назвал ее «мать Тереза», и ей пришлось сдержаться, чтобы не рассмеяться над прелестью и странностью момента.
Возможно, дело в юбке. Она много лет не ходила в юбках. Ей столько надо было нагибаться, чтобы справляться с инвалидным креслом Розы и кучей трубочек, что позволить себе юбку просто не было возможности. А может, дело в одиночестве. Удивительном, прекрасном, головокружительном одиночестве, когда ни о ком не надо заботиться. Впервые за одиннадцать лет она освободилась от роли круглосуточной мамы-няньки Розы и в оставшееся время мамы Карлоса («другого ребенка», как он себя называл).
Не то чтобы у нее совсем не бывало свободного времени, несколько часов в неделю с детьми сидели волонтеры из церкви. Они давали ей возможность быстро куда-то выйти, переделать сразу кучу дел. Вчера она впервые за десять лет провела весь день без Розы, впервые ей не надо было заниматься всеми кормлениями, сменой подгузников, возить ее на процедуры в их приспособленном для нужд инвалида минивэне, она не приветствовала ее утром после сна и не целовала на ночь. Она очень переживала, волонтерам пришлось буквально выталкивать ее за дверь, убеждая не волноваться и думать о суде. Она звонила домой, как только добралась до суда и еще дважды за первый перерыв.
Вчера во время перерыва на ланч Тереза позвонила домой, съела захваченный из дома сэндвич и посмотрела на часы. Оставалось еще пятьдесят минут, и никаких дел. И она пошла бродить. Бесцельно. Никаких магазинов «Таргет» или «Костко». Только ювелирные лавки, призывающие к легкомыслию, бравирующие свободным отрицанием практичности. Еще она зашла в букинистическую лавку, где целый отдел был посвящен старинным картам и не нашлось ни одной книги о том, как растить особенных детей, в магазин одежды, где продавались пятнадцать различных браслетов, но ни белья, ни носков. С каждой минутой блуждания без необходимости заботиться о ком-либо еще, Тереза ощущала, как с нее спадает ее повседневная роль, клеточка за клеточкой, как змея сбрасывает кожу, обнажая спрятанное под ней. Не Мать Тереза, не Няня Тереза, а просто Тереза, женщина. Мир Розы, Карлоса, инвалидных колясок, зондов стал далеким и призрачным. Сила любви и тревоги поблекла, как звезды на рассвете, когда они еще там, но уже едва различимы.