— Прочитать вам Маяковского?
— Только вполголоса.
Я продекламировал «Тамару и Демона». Это прекрасное стихотворение я несколько раз читал в госпитале на концертах художественной самодеятельности, и всегда с успехом. Слова: «Ну что тебе Демон? Фантазия! Дух! К тому же староват — мифология», — произнес с особой выразительностью — вспомнил вдруг о старшем лейтенанте с усами.
— Моя сестра тоже любит Маяковского, — сообщила Алия, когда я кончил читать.
— Значит, у вас есть сестра? А еще кто у вас есть? — Старший лейтенант застрял в мозгу, как заноза в пальце.
— Мама.
— А отец?
— Умер, еще до войны.
Я помолчал.
— И больше никого нет?
— Почему? Дядя есть, тетя, двоюродные братья…
— И еще жених, он старший лейтенант и носит усы! — воскликнул я.
Алия вскинула голову. Прядь выбилась из-под шапочки, глаза стали сердитыми, румянец на щеках погустел, на лбу появились морщинки.
— А еще что сообщили вам наши няни и сестры?
— Это не они.
— Женщины в этой больнице, как повсюду!
— Это не они, — повторил я.
Не хотелось обижать Алию, но я не собирался выдавать дядю Петю. Он сообщил о существовании старшего лейтенанта из самых добрых побуждений.
Алия убрала волосы под шапочку.
— Этот человек не ошибся. Только…
Жених не нравится ей, вдруг решил я. Как всегда, меня выдало лицо.
— Чему вы улыбаетесь? — строго спросила Алия.
— Жених не нравится вам!
— Почему?
— Мне так кажется.
— Людям очень часто кажется не то, что на самом деле!
Сразу стало грустно. Алия заметила это, рассмеялась, попросила рассказать о Москве.
Вначале я вытягивал из себя слова, потом разошелся. Говорил о том, о чем рассказывал однополчанам: о Красной площади, о Большом театре, куда до войны меня часто водила мать. Вспомнил первые годы войны — огромный цех, наполненный гулом станков, где я был разнорабочим, школу, которую так и не удалось окончить. Вспомнил уроки литературы, сочинения, которые писал. Мои сочинения хвалила преподавательница, часто зачитывала их перед классом. И добавляла: «За содержание — отлично с плюсом, за грамотность — посредственно». Я с детства любил книги, много читал. После отца — он умер, когда мне было четыре года, — осталась приличная библиотека, составленная из произведений русской классики. Книги заставляли улыбаться, страдать, они открывали мне людей, в которых я верил, но которых не встречал в жизни. Впрочем, это не совсем так. Герасим из рассказа «Муму» напоминал мне нашего соседа — немого старика, кормившего всех бездомных собак, а фальшиво-ласковую спекулянтку с первого этажа я сравнивал с Аленой Ивановной из «Преступления и наказания».