Обещав принести попозже постельное белье, кастелянша привела меня в комнату на первом этаже и оставила один на один с тремя парнями, самому старшему из которых было на вид лет двадцать пять. В хромовых сапогах с чуть приспущенными голенищами, в синих галифе, в суконной гимнастерке, опоясанной потертым командирским ремнем, он производил впечатление самостоятельного, решительного человека. На его выгоревшей гимнастерке виднелись маленькие дырочки, обметанные мелкими стежками, и темные, похожие на заплаты пятна — следы орденов. Бывший офицер, решил я. И не ошибся. Два других парня называли этого человека то лейтенантом, то Николаем, то обращались к нему по фамилии. «Самарин», — запомнил я.
Второй, Волков, был моложе Самарина года на четыре, и тоже в обмундировании, но только в хлопчатобумажном, какое выдавалось солдатам и младшему комсоставу. На груди у этого парня позвякивали две Славы второй и третьей степени и медаль «За Победу над Германией».
Третий обитатель комнаты выглядел моложе всех, в том числе и меня, — это сразу бросилось в глаза. Он то и дело снимал пальцами невидимые пушинки с коротковатого пиджака и лоснящихся брюк. «Пижон», — подумал я. Самарин и Волков называли его Гермесом, и я никак не мог понять — имя это или прозвище.
По внешности и манерам парни резко отличались друг от друга. У бывшего лейтенанта были светлые волосы, помятое, словно после тяжелой болезни, лицо. Говорил Самарин мало, но уж если вставлял слово, то всегда к месту. Он понравился мне своей сдержанностью. Чувствовалось, что бывший лейтенант многое пережил, передумал.
Волков не лез за словом в карман, часто употреблял крепкие выражения, привычные для солдатского уха, но вряд ли уместные тут, в общежитии пединститута. Был он черноволосый, с аккуратной челочкой на выпуклом лбу, с дерзким взглядом, крупными, но реденькими оспинками на лице. У Гермеса сквозь смуглоту азиатского лица проступал юношеский румянец.
Бросая на меня взгляды (Самарин только косился, Волков посматривал с нагловатой бесцеремонностью, Гермес изучал украдкой), парни продолжали прерванный моим появлением разговор. Я не понимал, о чем идет речь, и не старался понять, потому что сильно волновался, никак не мог поверить, что я — студент. Потом Волков спросил:
— Нашего полку прибыло?
Я кивнул. Волков перевел взгляд на Самарина, произнес с грубоватым смешком:
— Фронтовик, а устава не знает. Гаркни-ка на него, лейтенант, чтоб доложился, как положено!
— Перестань. — Самарин поморщился. Повернувшись ко мне, попросил: — Расскажи, если не секрет, кто ты и откуда.