До сих пор Волков никогда так не говорил о Нинке. От удивления я раскрыл рот.
— Смотри, галка влетит, — с усмешкой предупредил он.
Я только предполагал, что Нинка нравится ему. Теперь убедился в этом окончательно. Так и заявил.
— Нравится не нравится, — проворчал Волков. — Лучше моей Таськи на сегодняшний день никого нет! Платье она недавно сшила — в обтяжечку. Наденет — глаз оторвать нельзя.
Гермес решил сходить в главный корпус, посмотреть, нет ли писем. Волков снял гитару, висевшую над кроватью Жилина, потрогал струны. Перебирая их, спел песню про студенточку, которая должна была уехать к северным оленям. Эту песню Волков пел часто и всегда с чувством. Мне становилось грустно, когда Волков хрипловато произносил: «Студенточка — заря восточная…» В эти минуты перед глазами возникала моя первая горькая любовь.
— Голос у тебя, между прочим, приятный, — сказал Самарин.
— У меня, лейтенант, все в полном ажуре! — похвастал Волков и «выдал» еще одну песню — на этот раз про пылкого и порывистого, как ветер, молодого скрипача, полюбившего красивую девушку.
Но пришел другой —
С золотой сумой.
Разве можно спорить с богачами?
И она ушла.
Счастье унесла —
Только скрипка плакала ночами…
Перед окном появился Гермес.
— Открой, — попросил меня Волков.
— На. — Гермес протянул мне письмо. — Только одно было — тебе.
Я распечатал конверт. Алия сообщала, что приехал жених, что через три дня будет свадьба, что мы больше никогда не увидимся, потому что сразу после свадьбы она уедет вместе с мужем в Кушку.
Я часто спрашивал себя — действительно ли я люблю Алию, и каждый раз отвечал утвердительно. Но сомнения оставались: там, на Кавказе, все было острей, мучительней. И вот теперь, держа в руках это письмо, я вдруг с ужасом понял — ни горя нет, ни отчаяния. Это показалось мне предательством по отношению к Алии, я стал накручивать себя, и накручивал до тех пор, пока Самарин не спросил:
— Что с тобой?
Я молча протянул ему письмо.
Он пробежал его глазами и сказал:
— Все правильно, так и должно было случиться.
— Нет! — возразил я, согласившись в душе с Самариным.
— Блажь, — сказал он. — Вбил себе в голову, что любишь, а на самом деле тут твой возраст проявляется — пора любви и все прочее.
Меня потянуло на откровенность, и я рассказал Самарину, Волкову и Гермесу о любви, которая уже была. Ничего не скрыл, представил женщину с васильковыми глазами такой, какой она вошла в мою жизнь.
— Вот ее ты и любишь, — после недолгой паузы произнес Самарин. — По-прежнему любишь.
Он был мудрее меня, он, наверное, не ошибся. Но все же было неприятно, что Алия уезжает.