Я посмотрел на руки Самарина. Они были в мелких ссадинах, с затвердевшими мозолями.
— Из одежды купил себе что-нибудь?
— Кое-что.
— А я только куртку привез — из старого пальто перешили.
— Ничего, — утешил Самарин. — Постепенно приоденешься. С промтоварами все лучше и лучше становится. Раньше на весь лесхоз один ордер выдавали, теперь — пять.
— Говорят, скоро карточки отменят, — сказал Гермес.
— Пора, — добавил Самарин.
Мы помечтали, как хорошо будет, когда отменят карточки. Об отмене карточек поговаривали еще в сорок пятом, а сейчас кончалось лето сорок седьмого; жизнь улучшалась, но не так быстро, как этого хотелось.
Я вдруг вспомнил, что после института Самарин решил работать в таежном поселке.
— Небось и школу себе присмотрел?
Он молча улыбнулся, а я подумал: «Наверное, так оно и есть».
Гермес начал распаковывать вещи. Даже Самарин, всегда невозмутимый, присвистнул, когда тот извлек: из мешка баранью ногу, обернутую пропитанной салом бумагой. Понюхав баранину, Гермес объявил:
— Надо поскорей съесть.
— Съедим! — обнадежил я: при виде бараньей ноги у меня потекли слюнки.
Кроме баранины, больших и маленьких дынь, яблок и других фруктов, Гермес привез много-много лепешек, величиной с хорошую сковородку, и очень скоро наша комната стала напоминать продовольственный склад: всюду — на полу, на столе и на подоконниках — лежало съестное, источая сногсшибательные запахи.
— Давайте рубать! — не выдержал я.
Гермес поддержал меня, и мы, освободив часть стола, дружно налегли на баранью ногу.
Волков пришел во второй половине дня, когда спала жара. И не влез в окно, как раньше, — вошел в дверь.
— Ба, ба, ба! — встретил его Гермес и кинулся обниматься.
Самарин молча стиснул Волкову руку.
— Заждались! — Я улыбнулся во весь рот.
— Дела… — сказал Волков.
— Слышали про твои дела…
— Скоро, братва, папашей стану. — Волков выдавил из себя смешок. — Я говорил ей и сейчас говорю: аборт сделай, пока время не ушло, а она — ни в какую.
— Запрещено же это, — напомнил я.
— Чихать я хотел на запреты! — воскликнул Волков. — Я так считаю: хочет человек ребенка — пусть, не хочет — его воля.
— Она же хочет, — сказал Самарин.
Волков вздохнул.
— В этом вопросе, братва, у нас полная несогласованность.
Я представил Волкова отцом, увидел его с ребенком на коленях и улыбнулся.
— Она, судя по всему, тебя по-настоящему любит, — сказал Самарин.
— Это так, — подтвердил Волков.
— И, видать, с характером, — подумал вслух я.
— Чего, чего, а этого ей не занимать. — В голосе Волкова прозвучала гордость.
— Кстати, — сказал вдруг Самарин, обращаясь к Волкову, — ты где работаешь-то?