– Боже, когда же ты все же вырастешь? Вон твои друзья уже мечтают стать космонавтами и врачами, а ты – деревня. Тебе бы только капусту выращивать и шляться с хулиганами по ущелью! Все же гены берут свое! Макаренко и Сухомлинский тут отдыхают.
Я сменил три школы. Сперва, в первый класс, меня отдали в Чеховскую – престижную, как говорила мама. Туда меня отвел дед Айк. Он очень гордился, что именно он отвел меня в первый класс. Меня посадили на первую парту вместе с одним чудом – русской девочкой Зуевой Ларисой. У нее были веснушки и два белых бантика, фартук черный, как полагалось советской школьнице. Она была очень агрессивной, говорить не умела, только орала. На переменах мы с ней бегали как угорелые. Я любил, когда в школьных коридорах мазали мастику. Во-первых, мне нравился этот запах. Во-вторых, мы скользили с разбегу по опилкам, которые разбрасывали по паркету. Учителя не приветствовали такое поведение, но я вообще никогда их не слушал.
Зуева Лариса была невыносимым ребенком – хуже, чем я. И постоянно доводила меня своими выходками. То щипала, то тянула за волосы. Я часто спал на уроках, и она меня постоянно будила. Хотелось ее просто пришлепнуть, как надоедливую осеннюю муху. Однажды я так и сделал.
После уроков, когда мы все играли в школьном дворе и ждали родителей, Зуева Лариса меня так ущипнула, что я взял откуда-то камень – размером примерно с тот, которым чуть не убил милиционера, – и заехал ей по чайнику. Кровь брызнула на нас обоих, и мы оба заревели, так что никто не понимал, кто из нас пострадал. Стоим посреди школьного двора и рыдаем. Нас отвели в медпункт, помыли и Зуеву, и меня, а ее еще и перевязали. Я хотел притвориться, мол, у меня тоже болит голова и меня тоже надо перевязать. Мне казалось, в этом случае меня не накажут или накажут меньше. Но мне не поверили и сказали, что меня от директора ждет жестокая кара! Пришел дед Айк с полковником, отцом Зуевой Ларисы. Мне простили преступление, я поклялся, что это больше не повторится. Дед уже мило беседовал с полковником Зуевым. Кадровый офицер и офицер в отставке, фронтовик, сразу нашли общий язык. Дети, мол! Что тут поделать, хорошо еще, что все так обошлось. Ну и пошли домой.
Нас с Зуевой во избежание следующей катастрофы рассадили. И мы все забыли, как будто и не было ничего. Об инциденте напоминала только перевязанная голова Зуевой и один – вместо двух – белый бантик, который гордо возвышался у нее на голове сбоку от повязки, как белая роза.
В пятом классе мама решила перевести меня в другую школу, потому что учителя и директор начали жаловаться. Я был невыносимым ребенком. Так говорили все. Зимой я писал на паровой радиатор, и в классе воняло мочой так, что уроки отменяли или нас переселяли в другой класс. А как-то я этот радиатор просто отвинтил большим гаечным ключом и затопил нижний этаж. Все это делалось тайно, с такими же товарищами, как я, и никто не знал виновника, хотя подозрения были в мой адрес. Еще я целыми днями паясничал на уроках и смешил одноклассников. Срывал уроки. Меня постоянно выгоняли из класса, а мне это и было нужно. Я шел в туалет тренироваться и день за днем увеличивал расстояние от писсуара. Мама ругалась с отцом, что ему плевать на мое воспитание и я вырасту неграмотным, как его сестра и мать. И стану уголовником, как сын Софик, Армен, сосед по коммунальной квартире бабули Лизы. Ну, тот, у которого сопли свисали в рот. Мама говорила, что я с каждым днем становлюсь все больше и больше на него похожим.