Сережик (Даниелян) - страница 60

Мама посмотрела на папу, как прокурор. Папа сказал виновато:

– Ты ведь говорила, денег не бери, вот мне и послали, что имели. А не взять – жалко, человек принес от чистого сердца, не выбросишь же.

Так и договорились. Обижать никого не будут. За услуги папе носили и яблоки в сезон, и картошку, и мясо… В общем, решили, что это не взятка, и все!

Мама всегда говорила:

– Деньги у нас есть! Заработанные честным трудом за границей! А несколько мешков картошки на зиму не помешают. Если, конечно, принесут добровольно, от чистого сердца. За доброе дело.

Так нам носили ящиками фрукты, хотя стоили они копейки. Так нам даже отстроили дачу, так нам делали ремонт дома, и машины мы так меняли вне очереди. Раньше, чтобы купить машину, надо было встать в очередь. А начальником милиции города был папин двоюродный брат. В общем, в СССР, если брали взятку деньгами, надо было делиться с начальством, и никто не знал, когда тебя все же поймают. Думаю, сейчас мало что поменялось. А вот натурпродукт всегда чист и от чистого сердца. Во всяком случае, наши выработали такую философию. В нее верил даже я.

Мама забрала меня из Чеховской школы и перевела в другую, на краю города: там у нее подруга работала завучем.

Советские школы мало чем друг от друга отличались. Везде были завучи, которые каждое утро стояли с линейками перед входом в школу. И у кого, скажем, не было пионерского галстука, того не пускали в здание. Или, не дай бог, ты не надел школьную форму и пришел в чем-то своем. Форма у нас была для всех советских школ одна и имела какое-то сакральное значение. Это была государственная атрибутика, как, скажем, «октябреновский», «пионеровский» или комсомольский значки. У мальчиков – темно-синяя, с бесформенными брюками и таким же пиджаком. Под ним – белая сорочка и пионерский галстук, если ты уже пионер. Я костюмы не любил с детства и в форме себя чувствовал, как в смирительной рубашке. И сумки у всех были тяжелые. Туда клали не только книги и тетради, но и завтрак. Я ужасно не любил, когда в сумку клали еду. И не мог понять, зачем вообще это, ведь во всех школах были буфеты, весь первый этаж заманчиво пах вареными сосисками – а у тебя в сумке завтрак, завернутый в газету. Зачем? Этот вопрос я задавал родителям каждый день утром перед школой. Ведь это все через час начинало вонять. Особенно летом, особенно бабулины котлеты и нарезанные ломтиками яблоки. Мне всегда было неудобно открывать сумку. Хотя сумка воняла не только у меня. Дома мамины бутерброды я мог прятать под холодильник или в кухонный шкаф. А с завтраком в сумке что делать? Но мне клали и клали еду, еще и приговаривали, мол, я не один, может, кого-то надо будет угостить. И содержимое ранца наполовину состояло из еды. Такое ощущение, будто меня отправляли в поход на неделю. С родителями и с бабулей об этом говорить не имело смысла. Результативнее было бы поговорить на эту тему с богом.