Я по случаю вечеринки сшил себе костюмчик – голубого цвета. Раньше нормальную одежду не продавали, приходилось заказывать у портных. Брюки костюмчика я заказал немного длинными, чтобы надеть туфли на небольшом каблуке. Дело в том, что Вика была на голову меня выше, и я сделал все, чтобы во время танцев-прижиманцев доставать до ее губ. Но когда мы начали танцевать, я понял, что каблуки должны были быть полуметровыми. Я еле доходил до ее грудей. Ну, в принципе, и то хлеб, подумал я. От нее пахло все теми же духами, и мне было больно кашлять. Мужчины поймут, о чем я.
Главное – сказать, что я ее люблю и мы должны ждать встречи после армии, чтобы пожениться. Ребята, естественно, почувствовали, что я влюблен в Вику по уши, и шутили, мол, если у Ежа будет девочка от Вики, назовем ее Ежевикой. Они-то ржали, а у меня к горлу подкатывался ком. Я не хотел расставаться с ней, я вообще не понимал, почему я должен кому-то что-то отдавать? Какой еще долг перед Родиной? Зачем? Разве сейчас война?..
Я хотел к себе в ущелье, я хотел опять есть шелковицу с тутовых деревьев. Я хотел сидеть под большим гранатовым деревом, которое росло в нашем саду. Я хотел к своим помидорам. А надо это все оставить и ехать куда-то за тридевять земель, отдавать какой-то долг. Как будто нельзя Родине простить мне этот чертов долг! В общем, я мучился этими праздными вопросами. Танцевал с Викой и еле сдерживал сопли.
Я решил выпить, чтобы сказать ей самое главное. Ну а когда же, если не сейчас? Сперва я выпил шампанское и стал запивать его водкой… потом еще чем-то, потом был коньяк, потом опять шампанское. И больше ничего не помню. Говорят, я блевал, и все ушли. Потом меня наши раздели и уложили на диване. Но этого я тоже не помню.
Я не знал, что нельзя смешивать алкоголь. Ну вот, узнал, но так не вовремя! Я чуть не умер.
Наутро мозг превратился в шарик, и, как только я шевелил головой, он катался туда-сюда, бился о череп изнутри и болью сводил меня с ума.
Я еле открыл глаза, на душе было противно и тревожно, я впервые познал, что такое похмелье. Передо мной по росту выстроились папа, мама и Гага. Они смотрели на меня с жалостью, шептались между собой, мол, уже поздно, надо ехать в военкомат.
Мама увидела, что я открыл глаза, и сказала мне:
– Серёжик, ты знаешь, что чуть не умер? Ты хоть что-нибудь помнишь?
Я ответил, что не очень, потом спросил, когда ушли гости. Мать посмотрела на потолок и сказала:
– Как только ты облевал пианино, на котором хотел поиграть, они все собрали свои манатки и ушли. Кстати, и твоя мамочка тоже.