Тут в зеленые ворота въехал грузовик. В армии я уже его отличал от других военных грузовиков. Это был ГАЗ-66. Мы на нем потом ездили в лес. Чудо советского машиностроения. Он проходит практически везде, но на людей не рассчитан. Водитель должен быть акробатом. В кабину влезть можно, только задрав ногу до подбородка и встав на круглый выступ в середине колеса – и если соскользнешь, то можно сломать колено, – потом нужно сделать рывок, чтобы зацепиться за ручку двери и открыть ее на лету. Если дверь заперта и у тебя малый рост, ты пропал. Коробка передач находится у водителя почти за спиной. То есть ты каждый раз должен поворачиваться чуть ли не на девяносто градусов, чтобы поменять скорость. Мотор – в кабине, под правой рукой водителя, где должен быть рычаг от коробки передач. Мотор ревет, и никакая звукоизоляция не помогает. Если машина немножко старая, в салоне разговаривать невозможно, плюс воняет бензином и горелым машинным маслом. Все скорости имеют свою ноту и ревут на разные лады. Мотор нагревается так, что зимой и печку включать не надо, а вот летом чувствуешь себя как в парной. В общем, тому, кто ее придумал, надо дать Нобелевскую премию. Когда я эту машину увидел в первый раз, показалось, что водитель сделал ее сам, у себя в гараже.
Мы влезли в кузов и потряслись по улицам Еревана на сборный пункт. Рядом со мной сидели такие же мальчики, как я. Мы были похожи на сельскохозяйственный скот, который везут на рынок.
Сзади ехала наша машина. Папа уже продал свою «Волгу» и в очередной раз купил «жигули». Это была новая, последняя модель, «ноль-пятая». С квадратными фарами, голубая. Салон еще пах дерматином. В первую же ночь, после того как папа ее пригнал из магазина, фары украли, и машина ослепла, на нее страшно было смотреть. Пришлось покупать из Москвы новые и ставить сигнализацию.
Мама сидела около отца, она размахивала руками и без остановки говорила. Картина была настолько знакомая, что я даже знал, о чем молчит папа. Он молчал о том, как ему все это надоело и как он мечтает, чтобы мама сделала хотя бы вдох. Мама же говорила, что отец тряпка и не смог меня вообще освободить от армии. И что если меня возьмут в Афганистан, она поедет за мной на войну. А если ее не пустят, то она отравится, и отец умрет с голоду, потому что он даже обед для себя подогреть не сможет.
Я смотрел это немое кино, пока мы не доехали до сборного пункта. Опять открылись зеленые ворота – в СССР все ворота были зелеными. У меня началось дежавю, я опять вспомнил ворота детского сада. Но после военкомата и сборного пункта коллекция зеленых ворот в памяти увеличилась. Потом будут еще зеленые ворота пансионата в Дилижане. Помню, как-то рабочие на моей даче хотели ворота покрасить. В зеленый цвет. Я их чуть не задушил.