В общем, мы въехали во двор и вылезли из кузова. Наши опять остались за зелеными воротами.
На сборном пункте людей было больше. Были ребята из районов со всей Армении. Нас как-то распределили, разделили на группы неизвестно по какому принципу. Потом нашу группу опять посадили в кузов ГАЗ-66, и уже несколько машин выехали из зеленых ворот. Опять немое кино. Мы прибыли на вокзал. На вокзале стоял оркестр, Вика не выходила из болевших мозгов: хоть бы ее увидеть. В последний раз. В горле опять встал ком, и стало очень больно, захотелось плакать. Но вокруг были очень радостные люди. Я сдержался. Парни из деревень что-то орали – наверное, это была песня; появились родители, в том числе и мои. Мама плакала, папа стоял в стороне. У всех были сумки, а в сумках – еда. Я представил, как она воняет, и меня опять затошнило.
Нас, как баранов, запихнули в товарные вагоны, офицеры сели в плацкарт. И оркестр заиграл. Я не слышал музыки, только барабан бил мне в грудь, да так, что болела вся клетка. Все что-то кричали, единственная дверь в вагон была перегорожена длинной доской. И она как бы разделяла нас с внешним миром.
Это было необъяснимо тяжелое чувство. Только потом я смог его сравнить с рождением человека. Когда младенец рождается, он меняет атмосферу и плачет. Ему мешают свет, звуки, запахи – все мешает, и он начинает орать. Мы этого не помним, но, наверное, это очень больно. Вот примерно так я себя чувствовал, когда поставили разделительную доску в вагоне.
Поезд под трубы оркестра отчалил в никуда.
Никогда еще не был в товарном вагоне. Нас было, наверное, по тридцать человек в каждом. Нас обещали пересадить по дороге в другой поезд, в плацкарт, но пока, мол, надо потерпеть. С двух сторон были стеллажи, пол посыпан соломой. Мы ехали очень медленно, и крыша вагона накалялась. Было душно.
Мы должны были спать на этих стеллажах, как рыбки в консервах. Бочком друг к другу. Открываешь глаза – а тебе кто-то дышит в нос. Если ложились валетом, то нюхали друг другу ноги. Если кто-то переворачивался на спину, то крайний падал на пол. Вот теперь стало ясно, зачем пол был посыпан соломой. Человек в этом возрасте быстро адаптируется.
Ночью поезд стоял, чтобы не мешать гражданским составам, а днем полз так, что рядом с ним можно было идти пешком.
Мы все потели, и я уже привык к этому аромату, который не терпел всю жизнь. Мы перезнакомились, кто откуда, среди нас были и студенты – такие же, как я.
Никогда я не находился так близко с незнакомыми людьми в маленьком пространстве. Разве что в транспорте в час пик. Но это не более чем полчаса, а здесь – целая вечность. Мы уже шутили на эту тему. «Лучше нет влагалища, чем очко товарища».