Но Павел продолжает своё увещевание «неразумных» коринфян: «Итак каждый должен разуметь нас, как служителей Христовых и домостроителей тайн Божиих. От домостроителей же требуется, чтобы каждый оказался верным» (4:1–2), определяя тем самым разделение на «нас» – хранителей тайн и «служителей», готовых к исполнению. От «домостроителей» требуется быть «верным», «верным» самому себе в выбранном им пути и принятым на себя обязательствам. Именно это и имеет в виду Павел, говоря о своей независимости от мнения людских: «Для меня очень мало значит, как судите обо мне вы или как судят другие; я сам не сужу о себе. Ибо хотя я не знаю ничего за собою, но тем не оправдываюсь; судия мне Господь» (4:3–4). Он признаёт над собой превосходство высших сил, но не людских. Никто их людей, в том числе и апостолы, что читается между строк, не могут ему указывать и судить его. Скрытая полемика в отстаивании своей автократии сквозит во всех его Посланиях. Он, прав, потому что Бог с ним! Но всё же тени сомнения никогда не оставляют его лихорадочно пульсирующее сознание: «Посему не судите никак прежде времени, пока не придет Господь, Который и осветит скрытое во мраке и обнаружит сердечные намерения, тогда каждому будет похвала от Бога» (4:5). И тут же следуют практические рекомендации по приложению сказанного: «Это, братия, приложил я к себе и Аполлосу[12], ради вас, чтобы вы научились от нас не мудрствовать сверх того, что написано».
Не важно, кто учил, то важно, чему научены, но не «сверх того, что написано». И не «превозношению одного перед другим». «Ибо все, что имеете», получено от учителей, а не достигнуто собственными силами. Но вы «возгордились, будто постигли уже сокровенное»: «Вы уже пресытились, вы уже обогатились. Вы уже стали царствовать без нас» (4:8). Т. е. «вы» стали считать себя не равными учителям, но выше их. Но именно в этом Павел им решительно отказывает: «О если бы вы и в самом деле царствовали, чтобы и нам с вами царствовать!» (4:8) И поясняет своё отличие от новых претендентов на «царствование»: «Ибо я думаю, что нам, последним посланникам, Бог судил быть как бы приговоренным к смерти, потому что мы сделались позорищем для мира, для Ангелов и человеков» (4:9). Глубокая убеждённость в своей особой предназначенности сквозит в этих словах: он изначальная жертва в выполнении своей миссии. А «вы» готовы разделить нашу участь? И не когда-то, но сейчас, ибо мы – «последние». Перед Пришествием.
Он будет всегда «особенным», отличным от самозванцев. И потому совместное «царствование» с ними для Павла невозможно: «Мы безумны Христа ради, а вы мудры в Христе, мы немощны, а вы крепки; вы в славе, а мы в нечестии». Хотя эти противопоставления и звучат несколько иронически, по крайней мере, к достоинствам «вы», но чтобы ещё более подчеркнуть эту невозможность, Павел продолжает в нарочито уничижительном сравнении: «Даже доныне терпим голод и жажду и побои, и скитаемся, и трудимся, работая своими руками. Злословят нас, мы благословляем; гонят нас, мы терпим; хулят нас, мы молим; мы как сор для мира, как прах, всеми попираемый доныне» (4:11–13). Весь спор, отметим, идёт только на эмоциональном уровне, вне сферы рационального дискурса. Для Павла это норма.