Ему навстречу кто-то шагает тяжелыми, уверенными, размеренными шагами. Слепой не теряет времени, прислушиваясь дальше, чтобы быть вполне уверенным.
— Эй, Мухаммед! — кричит он, — что ты сделал?
Шаги затихают.
— Что я сделал? Я наказал предателей.
— Ты позволил убить их!
— Они мертвы, — отвечает пророк, — это правда.
— Почему? Почему?
Пророк убирает руку слепого, которой он хватается за его плечо.
— Почему? Ты это знаешь так же хороню, как и я. Потому что они были в сговоре с врагом, потому что с нами они заключили предательский союз. Они должны были умереть…
— Мухаммед! — восклицает слепой. — Это говорит глава города Медины! Я больше не слышу голоса пророка!
Пророк качает головой, но слепой этого не видит, он также не видит ужаса и сомнения в глазах самого Мухаммеда — он чувствует только задумчивое молчание, слышит взволнованное дыхание.
— Ты не должен был их убивать, ты должен был их изгнать. О, Мухаммед! По рву, который вы построили для своей защиты, течет кровь. Сотни трупов лежат в пыли, а плач пленных женщин доносится даже сюда! Это была воля Аллаха? Это была божественная воля?
— Так и есть, — отвечает Мухаммед. — Я хочу сказать тебе об откровении, которое я получил от архангела Гавриила: «Часть народа рукописи вы убьете, а часть возьмете в плен, а Бог передаст вам в наследство их землю, и их жилища, и их добро!»
Слепой молчит. Его худые загорелые руки скрестились поверх крюка палки, на которую он опирается.
— Так тебе сообщил Аллах? — спрашивает он тихо. — Значит, Аллах стал другим!
Он запрокидывает голову назад, белые глазные яблоки поднимаются к небу, руки отпускают палку.
— Откровение Аллаха, объявленное однажды в Мекке посланнику Бога:
Человек действительно становится дерзким,
когда видит себя в богатстве —
Тот свет для вас лучше чем этот…
Пророк не отвечает. Он поднимает палку и кладет в воздетые руки. «Аллах остался тот же, — говорит он наконец, — но божественный звук играют не на одной струне, а на многих».
Быстрыми шагами, наклонив голову вперед, ступает он к своему дому. Ответ, данный им слепому, легко было произнести, не обдумывая. Его собственная совесть проверяет его лишь теперь.
Стал ли Бог другим? Был ли он сам другим? Отрывающая от мира восторженность первых откровений вспомнилась ему, покорность, с которой он принимал приказы Бога, терпение верующей Хадиджи.
Когда теперь к нему приходил ангел и говорил с ним, то больше не обещал ему благостей рая и ужасов одного дня. Нет, он объявлял закон для этого мира: это вы можете есть, это нет. Столько добычи вы можете оставить себе, а столько-то отдайте на подаяние. И это ваши обязанности, если вы хотите развестись с женой, и это ваши права, если вы покупаете раба — а это должно быть наказанием для тех, кто не верит твоему слову…