Была во всех этих несправедливостях любопытная черта, о которой, как мне кажется, предпочитают не распространяться многочисленные литераторы, избравшие сталинские репрессии темой своих исследований или описаний.
Жить с клеймом родственника «врага народа» было не то что непросто — небезопасно. Соседи переставали раскланиваться, друзья — звонить, родственники — заходить. Наиболее благоразумные и дальновидные из родичей меняли фамилии и место проживания. Вокруг репрессированных семей вырастала зона молчания. Не было в том ни ненависти, ни вражды, больше страха, порой злорадства и почти никогда — сострадания.
Инстинкт самосохранения действовал безотказно. К этому люди как-то даже привыкли, как к неприятному и, увы, неизбежному обычаю. Как и к тому, что доносители продолжали жить своей жизнью, пользовались уважением коллег на работе даже после того, как началась реабилитация незаконно осужденных. А ведь если б мертвая зона отчуждения окружила бы их, доносителей, наверное, поубавилось бы представителей этого вида литературного творчества…
Так считают многие из жертв доносительства. Так кажется и мне, автору, в иное время и при иных обстоятельствах внимавшему почтенным профессорам, со страха ли, по велению ли душ своих — не все ли равно, свидетельствовавшим о несуществовавшем госперевороте. Так я и сейчас думаю.
А вот Кашкай полагал иначе: «Кто-то сказал: «А доносители — ведь те же жертвы…» Если и жертвы, то своего собственного предательства. Еще Плутарх заметил, что предатели предают, прежде всего, самих себя».
Но не могу не привести здесь и другие слова нашего героя: «Умение прощать — это величайший дар. Божий дар…»
* * *
Весной 1949 года пришли за Рахшанде, любимой сестрой. Пришли, как водилось, неожиданно и, как было принято, далеко за полночь. В 4 часа утра раздался стук в дверь академика Кашкая, где обычно ночевала Рахшанде, когда ее супруг, агроном Фаррух, уезжал в командировку. Времени на сборы — пятнадцать минут. Куда и зачем — ни слова: «Вам всё объяснят потом».
Потом стало известно, что в те же часы, точно так же — под утро, постучали в дверь гостевого дома колхоза «Путь Ильича» Сабирабадского района, где остановился Фаррух Рафибейли, выехавший в глухую провинцию в связи с посевной.
Нелепее ситуации, в которой пребывал Мир-Али Кашкай в то раннее утро, трудно придумать. На глазах именитого гражданина, выдающегося ученого, академика-секретаря Академии наук Азербайджана, подняли с постели сестру и увезли в неизвестном направлении. Кому и куда звонить в такую рань? И кто мог помочь в этой ситуации?! И кому можно сказать, что твоя сестра арестована?