– А за остальными пока побежали, – усмехнувшись, он пожал плечами, снова крутанув ус, и пожалуй, гордясь той несостоявшейся драчкой, – да пока… В общем, накрепко стоять надо! Район, где «Веритас», там наших мало, всё больше европейцы кучкуются. Больше португальцы да немцы, а это ребятки хотя и не сцыкливые, но политика, значица!
– Слышал, как же! – закивал молодой, – Португалов после одной из драчек ихний же консул знатно продрал, чуть не до политики дело ведь дошло, до срачки дипломатической меж держав! А немцы с французами хотя так-то подраться любят, особливо друг с дружкой, но тоже – зась! Нельзя! Они же сейчас в дёсны лобызаются, а тут такой афронт.
– Мы мине так и будишь перебивать? – осерчал Данилыч, сверля парнишку взглядом человека, уже примеривающемуся, как бы половчей дать тому подзатыльник! Или может, ухи накрутить? А то ишь, со старшим поперешничает!
– Да всё, всё… молчок! – струхнув, сдал назад молодой, поняв всю сурьёзность ситуации. Не… ну не драться же с Данилычем, право слово?! На старшего руку поднять, это ж… да и не бывает такого!
– То-то, что молчок! – сердито сказал пожилой работяга, снова подкручивая не нуждающийся в том полуседой ус, – Хорошо ишо, не соврал! Немчуре с французами за драчку меж собой такие клизмы со скипидаром пообещали, што ой! Теперя зубами иногда скрипят, а нельзя! Так тока, иногда носы друг дружке в кабаках посворачивают, но не всерьёз, без кастетов и ножиков с револьвертами.
– В общем, – чуть успокоившись, продолжил он, – стоим мы, французы на нас идут, а зрителей… чисто цирк! А потом раз – остановились французы и стоят, волнуются. Один из них вышел, кто на русском мал-мал могёт. Ну… как могёт… картавый такой, што куда там Соломонычу – дай ему Бог сто лет жизни, и столько же поноса, да не сымая портков!
– Вышел из толпы, – сощурился Данилыч, делая театральную паузу и не без удовольствия замечая, что его побасенки слушает с десяток человек из тех, кто рядом шагал, – и такой… Осторожненько этак, глаза щурит… Это, грит, Анатоль Сидящий Бульдог?
Среди слушателей захохотали в голос. Прозвище, прилепившееся к чилавеку, ну чисто индейское же, а?! Смехота! Но в лицо сказать… не, дурнев нема, все повывелися!
– Да тихо вы, чертяки… – сдавленно зашипели на хохотунов, – дайте чилавеку сказать!
– А оборачиваюсь… – Данилыч снова сделал паузу, усмехаясь и подкручивая усы, – и правда – он! Тока-тока подошёл, так стал быть выходит. И недовольный чем-то – страсть! То ли с обеда выдернули, то ли с бабы сняли, х-хе… А французы тогда – атанде