… пожалуй, что от непонимания! Что, вообще, такое творится вокруг?!
– Здоровьичка, Ляксеич, – по-свойски поздоровался конвоир с зевающим владельцем кабинета, обставленного в стиле «И так сойдёт».
Предметами роскоши, да и то с изрядной натяжкой, можно назвать разве что аляпистый телефон, подходящий скорее владелице не самого дорогого борделя или непритязательной куртизанке, вылезшей из самых низов, обрамлённую слоновой костью пишущую машинку, да лениво вращающиеся лопасти вентилятора под потолком, инкрустированные серебром. Мебель, равно как и несколько потёртый ковёр под ногами, по отдельности были вполне презентабельны, но все вместе производили несколько эклектичное, и пожалуй, трофейное впечатление.
– И тебе не хворать, куманёк, – дружелюбно отозвался сидевший за столом мужчина, привставая и крепко пожимая руку, – Ну как твоя девчонка? Не хворает?
– Не… спаси Бог Адольфа Иваныча! – закрестился конвоир, – Што значит, вчёный чилавек! Осмотрел малую, в ладушки с ней поиграл, пораспрошал о всяком разном, да и всё! Ни тебе солидности с очёчками, ни пилюлек с порошками. Всего-то – лепесины не жрать, да хрукты по чуть пробовать, а не жрякать без огрызков, как не в себя. И на тебе… прошло! Что значит, чилавек умственный, с пониманием!
– Ничево, кум, – покивал владелец кабинета, падая обратно в кресло, – и у твоей хатёнки телега с гро́шами перевернётся! Лёнька твой учится так, што мало не пар из ушей, чисто бобёр в книги вгрызается! Будет и у вас свой дохтур в семье.
– Ну, дай Бог, дай Бог… – закрестился конвоир, – А! Да, чуть не забыл! Ты с этим-то построжей…
Он кивнул на задержанного мужчину, руки которого, скованные наручниками, пребывали за спиной.
– … а то я вижу – дуркует! Чуть не каличным показать сибе пытается! Ох да ах… а я што, свою силу не знаю и смотреть глазами не могу, да башкой думать? Опасный это тип, Ляксеич!
– Спасибо, куманёк, – кивнул владелец кабинет, и конвоир, поняв всё правильно, вышел вон.
– Ляксеич… – одними губами произнёс конвоир, оказавшись в коридоре, и лицо его, недавно ещё рабоче-крестьянское, с тем выражением, что свойственно потомственным пролетариям[135] из тех, у которых наследственный разве что алкоголизм, искривила тонкая ироничная усмешка, – язык чуть не сломал! Ладно, если Адольф Иванович прав по части психологического портрета этого авантюриста, то… чорт с ним! Надо будет для дела, так хоть в бабку старую переоденусь!
– Джордж Бергманн, – сказал тем временем владелец кабинета, не поднимая глаз на задержанного, – прусский подданный, если верить паспорту…