По словам Ливви, в доме престарелых пахнет, но не так плохо, как могло бы.
Мы подходим к стойке регистратуры и спрашиваем, можно ли увидеть Харриет Джексон. Медсестра спрашивает мое имя и паспорт. Ливви приходится остаться у входа.
– Ты сможешь. Ты воин.
Но сейчас я совсем не чувствую себя воином. Мне кажется, меня вот-вот стошнит.
Медсестра ведет меня по коридору, открывая двери своей карточкой. Чем дальше мы идем, тем более неровными становятся мои шаги. Моя левая нога шагает дальше, чем правая. Мы доходим до конца коридора, и медсестра открывает дверь в следующий. В этом коридоре мне уже легче дышать. Он меньше похож на больничный и больше на отельный, с ковровой дорожкой на полу и приглушенной подсветкой.
Медсестра останавливается перед дверью с номером 1243, стучит, после чего открывает своей карточкой. Потом заглядывает внутрь.
– Мисс Хэтти, к вам посетитель.
Когда я слышу голос бабушки, у меня внутри всё сжимается. Ее голос звучит иначе. Слабее.
– Мой сын уже приходил ко мне сегодня.
– Да, мэм. А теперь здесь ваша внучка, – медсестра распахивает передо мной дверь.
– Моя внучка? Куинн? – спрашивает Хэтти. – Моя Куинн?
Мои легкие начинают раскрываться и сокращаться быстрее от звука ее голоса, произносящего мое имя.
Я вбегаю в комнату. Здесь огромная кровать, арочные дверные проемы, чистые гранитные столешницы, гостиная зона с телевизором, закрепленным на стене.
Бабушка сидит на стуле, выискивая меня глазами. Она выглядит иначе. Маленькая, хрупкая, ее кожа потемнела еще больше, и на ней прибавилось морщин, а седые волосы стали реже. Хэтти упирается костяшками пальцев в подлокотники, словно готова встать, но, видимо, не может сделать это сама. Она кажется такой маленькой. Просто крошечной.
– Хэтти, – шепчу я.
– Куинн, – она улыбается, и я подбегаю к ней. Наклоняюсь, обхватывая руками ее шею, и она гладит меня по спине.
Я отстраняюсь, потрясенная тем, какой слабой она стала. Она не пережила бы и одного катания по лесам, не смогла бы нагнуться за овощем в огороде.
– Я так скучала по тебе, Хэтти.
– Скучала? Мы же виделись только вчера, когда ездили в лес, – она улыбается, а я не могу заставить себя улыбнуться в ответ. Она была самым здравомыслящим человеком из всех, кого я знала, пока разум не начал ее подводить. Но, по крайней мере, я присутствую в выдуманных ею фантазиях.
Бабушка не может сосредоточить взгляд ни на мне, ни на чем-то еще. Она смотрит на телевизор на стене, а я сажусь на диван поближе к ней. Я не знаю, что ей сказать, о чем с ней разговаривать. Она просто смотрит на мир, что крутится вокруг нее, потерянная в своих воспоминаниях.