— И что, он выполнил условие?
— Ну, конечно нет, но герцогине хватило ума не родить ему ребенка в течении пяти лет и, сразу после этого, она потребовала развод. Но такие лирды — это глупость. Это герцогиня может пойти против воли опекунов, а не нищая дворянка! Но всё равно она дура.
— А если бы он выполнял лирд пять лет, а потом нарушил?
— Если бы она не потребовала развода через пять лет, а осталась бы его женой, а он бы на шестой год нарушил условия и она нашла бы свидетелей, то, по закону, могла бы получить половину его имущества!
— Ого, как всё серьёзно! Такого мне служанки не рассказывали совсем.
— Так что, ты согласна сделать, как тебе приказывает отец?
— Я не буду противиться его воле. Но я хотела бы знать, леди Тирон, какое у меня будет приданое.
— Эта девчонка с ума меня сведёт! Ну, естественно, за тобой дадут одежду и ткани и отец дает за тобой еще пятьсот лирдов.
— Ага. Теперь я поняла.
— Деньги останутся в семье и послужат величию рода!
Ну, конечно, величию рода, не иначе, леди высмотрела себе новую шубку или брюлики и теперь мечтает и на ёлку влезть, и попу не оцарапать… Мне нужно очень хорошо подумать. С этим самым лирдом нельзя промахнуться. Естественно, деньги я просить не буду, нет ничего глупее взять один раз и накупить себе платьев. И потом всю жизнь мучаться от идиота-мужа.
Но есть одна вещь, которая волнует меня сейчас больше, чем пресловутый лирд. Как я выгляжу? Где найти зеркало и посмотреть на себя?
До вечера я просидела в комнате. В каменной неотапливаемой комнате. В узкое окно, оттаяв ладошкой кусок изморози, я рассмотрела, что на улице стоит полноценная зима, с поземкой и снегом. Видно было каменный забор и закрытые тяжелые ворота. Изредка по двору проходили, точнее — пробегали туда-обратно, скверно одетые люди. Возле ворот периодически прохаживался закутанный в тулуп мужчина с саблей или мечом. Охрана, привратник или что-то вроде… А бегала, я думаю, замковая прислуга. Этаж у меня, кстати, был третий или второй.
К вечеру, как я ни куталась в тощее одеяло, я почувствовала, что простыла. Зудел и подтекал нос, слезились глаза, определенно — поднималась температура. Я не понимаю, как этот суповой набор, который теперь моё тело, выживал в таких условиях. Дага, кстати, тоже стала кашлять и чихать, но её кашель был даже хуже моего — очень сухой, какой-то сипящий. В обед она принесла мне горячий суп с голой косточкой без следов мяса и непонятными овощами. Но бульон был горячий и я выпила его, заедая хлебом. Сама она большую часть времени бегала между моей комнатой и кухней. Я так понимаю, туда она ходила греться. А у меня в комнате она садилась на стульчик, отодвигалась от холодного камина и вязала бесконечный чулок. Мы почти всё время молчали, она, похоже, обидевшись на утреннее умывание, а я из боязни ляпнуть что-то или спросить не то. Вечером, после скудного ужина, в нашу комнату заглянула молодая крепкая горничная, в добротном платье и крепких чулках. Хотя, попахивало от неё так себе.