– Хасем…
Я смотрю ему в глаза и вижу там удивительную вещь – понимание. Понимание и жалость…
– Хасем, что с пострадавшим солдатом? Его нужно лечить…
Хасем на минуту выходит из палатки, отдает приказы и возвращается.
– Я могу ошибиться, царевна. Воин лежит далеко. Сейчас осмотрят. Но мне кажется – он погиб.
– Мертв?!
– Мертв, царевна.
Он совершенно спокоен. Он видел такие смерти много раз, наверняка – убивал сам…
И вот тут на меня накатывает страх и жалость… Горло сжимает от понимания того, что игры кончились и многие шаги на той лестнице, по которой я иду, будут оплачены кровью и смертями… Чужими смертями… Никакие преобразование невозможны без чужих, именно –чужих, страданий. Не моих, мне-то что будет?! Но за все мои поступки и решения, и верные, и не верные, будут платить другие люди. И я понимаю, как мне это отвратительно!
– Хасем… Я хочу уйти! Я не хочу, чтобы лилась кровь во имя моей жизни. Даже не жизни, Хасем… Власти… Не хочу…
Я плачу и размазываю краску по лицу. Мне совершенно все равно, как это выглядит.
– Царевна, ты можешь уйти прямо сейчас. Никто не в силах удержать дочь Великого Ра… Но подумай о том, что если бы не ты – крови и убитых было бы на много больше. У нас здесь большая часть – пехота. С колесниц убивать легче.
Помолчал, пережидая мои всхлипывания…
– Царевна, я не смею тебе указывать… Но подумай о своей стране. Неужели ты отдашь ее на растерзание этим шакалам? И Бомани, во имя фараона, будет собирать дань дважды, люди – умирать от голода, а жрецы – приносить рабов живьем в жертву священным крокодилам Себека, сжигать их заживо во имя Сета и развеивать пепел во время мрачных празднеств, отбирать самых красивых женщин и самых умных мужчин и делать их рабами при храмах, есть на золоте и управлять государством? Прости, царевна, но я не верю, что такие жертвы нужны богам… Зато всю жизнь я наблюдаю жадность и властолюбие жрецов.
Я сидела на низкой скамеечке, единственном предмете мебели в этой палатке и понимала – не знаю, почему я вляпалась во все это, но и уйти я не могу. Хотя бы потому, что никому больше эта золоченая стекляшка не подчиняется. Кто уж там был генетическим предком царевны – не знаю, но очевидна эта инопланетная техника настроена на нее. Теперь, значит – на меня.
– Отвернись, Хасем…
Я, сколько смогла, вытерла растекшуюся по лицу краску подолом платья.
– Можешь повернуться.
Он повернулся, такой серьезный, терпеливый, порядочный и вдруг – резко дернулся в сторону, пряча лицо.
– Хасем?!
Он уткнулся в складку ткани, что закрывала вход в палатку, плечи вздрагивали, доносилось странное хрюканье. Он смеялся надо мной!