Можно было бы, конечно, порвать открытку, взять ножницы и разрезать фотографии, «отрезав» себя от Кости, но вряд ли это поможет мне все забыть, так что стоит ли так стараться уничтожить то немногое, что осталось в память о нем?
Я так и не рассказала об этом Лене, а вечером, заглянув в почтовый ящик, обнаружила письмо, подписанное уже знакомым почерком с высоко перечеркнутым «t».
* * *
Прошел месяц. За первым моим письмом к Стэнли последовало второе, третье. И Стэнли не ленился мне отвечать. Он написал, что дела фирмы пока удерживают его в Нью-Йорке, но что он приедет, как только сможет, а пока будет писать и звонить.
Мы писали друг другу обо всем и ни о чем одновременно. Я рассказывала о себе, о своей учебе в университете, о друзьях, о Лене в особенности, о том, как я живу. Он писал о своей фирме, о доме и, по моей просьбе, об Америке, о которой я знала только то, что знает обычно любой из россиян, черпая информацию из выпусков новостей и из фильмов. Письма с каждым разом становились все длиннее и доверительнее, но о любви ни Стэнли, ни я не говорили ни слова, будто условившись между собой.
Только об одном я не рассказывала: о своей разбившейся любви. Нет, я не хотела ему лгать, написала о нашем разрыве с Костей, но лишь в общих чертах. Может быть, это звучит странно, но воспоминания о первой настоящей любви мне хотелось бы сохранить, не деля их ни с кем. Пусть это будет моим сокровищем. Когда-нибудь, возможно, я поведаю Стэнли обо всем, хотя Лена говорит, что этого делать не стоит: не любят, мол, мужчины, когда женщины рассказывают им о своих прежних связях. Звучит-то как: «прежние связи». Бр-р-р! Но я ничего не писала Стэнли потому, что то, что произошло со мной, еще было слишком свежо в памяти, слишком больно.
А Стэнли заставлял забыть обо всем и подумать о будущем, которое может стать для меня безоблачным, захоти я этого. Он очень нравился мне. Получая очередное письмо, я чувствовала какой-то особенный прилив тепла, но это нельзя было назвать любовью. Просто я знала, что в Нью-Йорке живет человек, которому я нужна и который нужен мне, что у нас есть много общего. Но любовь? Нет, ее не было. Я ни разу больше не пережила того, что у меня было с Костей, и даже радовалась этому. Может быть, то, что я испытываю к Стэнли, со временем можно будет назвать зрелой любовью? Нет взрыва страстей, накала эмоций, но есть спокойное ровное чувство. Именно этого мне и хотелось.
Кстати, в одном из первых писем ко мне Стэнли одобрил, что я не прибегла к возможностям того самого «Фотошопа», которым меня так стращала Лена, и добавил, что и он сам счел бы нечестным воспользоваться им в данной ситуации.