Просвещение сумело поставить сказку на службу своим идеям.
Вольтера постоянно упрекали в том, что он не оригинален. Упрек этот адресовали и его «сказкам». Бесспорно, философские сказки или повести писал не он один, и не он первый тем более. В этом жанре, как и в других, у Вольтера были ученики и предшественники, были и литературные соседи, тоже сказочники и рассказчики. Французское слово «conteur» означает и то и другое.
Уже на «Философических письмах» сказалось влияние изданной в начале XVIII века во Франции Галланом «Тысячи и одной ночи», так же как Свифта и Рабле. Продолжал в них Вольтер и Фонтенеля с его даром забавно рассказывать о самом серьезном. Конечно, не миновало его философских сказок и влияние «Персидских писем» Монтескье.
Однако «Задига, или Судьбу», как потом «Кандида», «Простака», «Принцессу Вавилонскую», написал и мог написать только Вольтер.
Вернемся, однако, в замок герцогини дю Мен и в то время, когда бедный изгнанник скрывался там от гнева королевы.
Пока он сочинял первые повести, Эмилия уплатила свой огромный карточный долг — ведь бежать из Фонтенбло пришлось и из-за проигранных 80 тысяч ливров — и сделала все, что было в ее силах, чтобы заставить двор забыть неосторожное замечание о титулованных шулерах.
Маркизе удалось наконец вызволить Вольтера из Со, где он находился тайно, отсюда, очевидно, и истина или легенда о каморке и закрытых жалюзи.
Но к французскому двору они так больше и не вернулись.
Так кончается эта глава его жизни, эта глава книги.
Расставшись навсегда с двором Людовика XV, Вольтер принял приглашение королевского тестя и весь 1748-й и половину 1749-го вместе с Эмилией прожил в Люневиле. Сире тоже не был ими окончательно покинут.
Потеряв надежду на польский престол и утратив значительную часть своей амбиции, суверен маленькой Лотарингии, однако, от претензий на двор не отказался. Поэтому не будет ошибочным заключение, что Вольтер и Эмилия сменили большой Версаль на маленький.
Но еще больше Люневиль напоминал Потсдам. Подобно своему прусскому собрату, Станислав Лещинский тоже хотел быть мудрецом на троне и даже превзошел Фридриха II в занятиях философией, литературой и еще наукой. В его дворце был «зал машин» с самыми по тем временам совершенными телескопами и микроскопами, приборами.
Так как управление герцогством не занимало у герцога слишком много времени, он порой спускался с небес на землю: любовно занимался своими полями, садом, птичником и увлекался различными сельскохозяйственными усовершенствованиями.