Поэтому-то Вольтер, согласно этой версии, и заключил: его начнут чтить при французском дворе, если узнают — чтут при прусском. Таким образом, он докажет Людовику XV, Марии Лещинской, их приближенным, что он чего-нибудь стоит.
Были, конечно, и более серьезные причины недовольства двора и правительства Вольтером. Не случайно провалили его кандидатуру и в Академию надписей (словесности). Он принял деятельное участие в дискуссии, разгоревшейся вокруг «Духа законов» Монтескье, энергично опасную книгу защищал. Поддержал и генерального контролера Машо, который установил налог на церковные имущества.
Вольтер был настолько сложной и противоречивой натурой — и противоречия его воззрений и поведения, повторяю еще и еще раз, отражали противоречия самой истории, — что сказанное выше не исключает предположения, высказанного в начале главы. Несмотря на неоднократные разочарования в Фридрихе II, он надеялся встретить в Пруссии более современные государственную систему, нравы, процветание наук и искусства, свободу мыслей, чего так недоставало во Франции. А что в сравнении с этим долгая и трудная дорога — он проехал по ней уже не раз, — холода, лишенное французской галантности население?
Он и в самом деле, прибыв, смог убедиться: удачливый полководец, достигнув мира, много лучше управлял своей страной, чем управлялась Франция. Вольтер, бесспорно, рассчитывал стать советником короля и стал им, хотя и в ограниченном смысле — не непосредственно, но опосредствованно. Его философия влияла на преобразования, вводимые прусским королем, но как-либо вмешиваться в государственные дела философу не дозволялось, хотя он сам и утверждал обратное.
Сам Вольтер в «Мемуарах» написал уже упоминавшуюся, поистине трагическую фразу: «Судьба заставила меня перебегать от одного короля к другому, хотя я боготворил свободу». «Судьбу» можно заменить «историей». Век Вольтера был веком деспотов, и просвещенных деспотов, по меткому замечанию Пьера Парефа (Pierre Paraf, Voltaire au pays de Candide, Europe, 1957, mai — juin.): Что оставалось Вольтеру, как не выбирать между деспотами просвещенными и непросвещенными? Лишь потом он станет сам себе королем в Делис и особенно в Турне и Ферне. И деспот непросвещенный Вольтера третировал, а деспот просвещенный всячески его превозносил и обещал райскую жизнь.
Иной вопрос, что и просвещенный Фридрих II продолжал оставаться деспотом. Если Вольтер забыл и простил его коварство, то не забыли и не простили парижские друзья. Они отговаривали Вольтера от переезда в Пруссию. Особенно старалась мадам Дени. Впрочем, она заботилась больше о себе, опасаясь, как бы ей самой не пришлось променять веселый Париж на скучный Берлин. Писала дяде и туда, добиваясь его возвращения.