Я уважал дружбу, которая привязывала Вас к маркизе дю Шатле, но после ее смерти считаю себя Вашим ближайшим другом. Почему мой дворец должен стать для Вас тюрьмой? Как я, Ваш друг, могу стать Вашим тираном? Признаюсь, я не понимаю такого хода мыслей. Заверяю Вас, пока я жив, Вы будете здесь счастливы, на Вас будут смотреть, как на апостола мысли, хорошего вкуса… Вы найдете тут то утешение, которое человек с Вашими заслугами может ожидать от человека, умеющего ценить Вас».
Вольтер был настолько потрясен, что даже в своих «Мемуарах» отметил: «Такие письма редко пишутся их величествами». Затем дается ироническое по отношению к Фридриху II и самому себе описание последующей сцены: «Словесные заверения были еще убедительнее письменных. Он привык к своеобразным проявлениям нежности по отношению к своим фаворитам, более юным, чем я, и, позабыв на один миг, что я уже вышел из этого возраста и что моя рука не так красива, он взял мою руку и поцеловал. Я поцеловал его руку и стал его рабом».
Этот и подобные поступки Фридриха II объясняются в «Мемуарах» так: «Альчина — Фридрих, видя, что голова моя уже немного закружилась, удвоил порцию волшебного зелья с целью окончательно опьянить меня».
«Рюмкой зелья» именуется и приведенное письмо. Альчиной — героиней «Неистового Роланда» Ариосто Вольтер постоянно называет Фридриха II, заметив, в частности, что Астольф — герой той же поэмы — не был лучше принят в замке Альчины, чем он — в Пруссии.
Были ли приложены к этому письму камергерский ключ и орден «За заслуги», как пишется в «Мемуарах», или, по версии Лайтхойзера, прусский король пожаловал его обещанными ранее званием и орденом лишь после того, как получил согласие Людовика XV? То есть во времени это могло и совпасть, свидетельствуя о коварстве короля. Но Вольтер не знал того, что легко мог узнать биограф, допущенный в отличие от героя к документам, хранящимся в архивах. Фридрих II дал своему послу в Париже секретное поручение — узнать, не будет ли его французский собрат возражать против почестей, которые он собирается оказать Вольтеру. Лайтхойзер полагает — целью этого приказа было представить дело в Версале так, будто не прусский король настойчиво добивался переезда к нему Вольтера, но тот приехал по собственной инициативе — за орденом и званием (которые, кстати сказать, были у него и при французском дворе), и, тем самым окончательно скомпрометировав своего друга и учителя на родине, навсегда закрепить его за собой. -
Если биограф прав, после этой провокационной выдумки, а Людовик XV, конечно, должен был охотно ей поверить, французский посол в Пруссии не мог не усомниться в заявлениях философа, что он сохраняет полную лояльность по отношению к Франции.