Сходство заметили и Мориц и Хэвенс, Скарментадо стал бы Кандидом, если бы приобрел его опыт. Этот «наивный», «искренний», «чистосердечный» еще только родился. Он как бы зародыш локковского характера.
Такие же зародыши и другие персонажи «наброска».
Конечно, повесть была подготовлена и «Поэмой о гибели Лиссабона». Потрясение Вольтера этим стихийным бедствием еще не прошло, а критика Лейбница, Попа, требуемого религией подчинения провидению, усилилась. Но выбрана совсем иная форма, и более решителен ответ на вопрос «Что делать?».
Корни «Кандида» — и в «Задиге», о котором подробно говорилось в главе «Безделки оказались самыми серьезными», и в «Мемноне» втором, имеющем еще иное название — «Человеческая мудрость». И здесь ангел или гений разъясняет герою, что среди сотни тысяч миллионов миров, рассеянных в пространстве, установлена строгая постепенность. Во втором мире мудрости и счастья меньше, чем в первом, в третьем — меньше, чем во втором, и так дальше — до последнего мира; там уже — полное безумие. Герой на это возражает: «Я подозреваю, что наш земной шар и есть именно сумасшедший дом вселенной». — «Не совсем, — отвечает ангел, — но вроде того, все должно быть на своем месте».
И еще один источник, он же и прототип. Вольтер в свое время восторгался герцогиней Сакса Гота. По сравнению с Фридрихом II она казалась ему ангелом, лучшей из принцесс. Сейчас письма герцогини он находит сентиментальными, они Вольтера раздражают, хотя по-прежнему корреспонденция носит самый дружеский характер. В чем же дело? Слишком различен их взгляд на действительность. Вольтер разочарован, убежден в том, что далеко не все к лучшему в этом далеко не лучшем мире. Герцогиня полна лейбницианского оптимизма. И даже не Вэйд первый сделал это интересное и важное открытие. Он сам ссылается на немецкого писателя Хаеза, который задолго до его книги 1959 года, еще в 1893–1894 годах указал на свет, который письма герцогини Сакса Гота проливают на «Кандида». Не один Самуэль Кениг, но и эта милая и благодушная принцесса послужила прототипом Панглосса.
И наконец, «Кандид» полемизирует и с Жан-Жаком Руссо, его швейцарской сентиментальностью. 16 августа 1756 года женевец в Париже шлет парижанину в Женеве одно из своих философских писем, озаглавленное «Письмо о провидении». По этому поводу между Вольтером и Руссо завязывается переписка, отчетливо показывающая, насколько различны, полярно противоположны их взгляды на провидение.
Нельзя понять «Кандида» и без произведения Вольтера, написанного не раньше, а позже, правда, прежде оно существовало в устных рассказах автора. «Мемуары» не набросок, не художественный предшественник, но как бы ключ к повести. Вэйд, вероятно, справедливо претендуя на то, что первый в книге «Вольтер и «Кандид» сделал это открытие, очень подробно останавливается на «Мемуарах», сообщая и многое, что моему читателю уже известно из главы «Лета, осени, зимы…». Этого, естественно, я повторять не стану. Но изложенные им версии того, когда «Мемуары» были написаны, небезынтересны. Одна ~ сразу после возвращения из Пруссии ~ в 1753-м, вторая — еще раньше, в 1751-м. Вэйд опровергает обе тем, что в «Мемуары» включены более поздние события: издание книги маркизы дю Шатле — 4757 год, преследования просветителей из-за книги Гельвеция и запрещение «Энциклопедии» — начало 1759 года, и называет даты на двух уцелевших копиях — 6 ноября 1759 года и 1 февраля 1760 года, а они, бесспорно, были сняты сразу после окончания оригинала.