Здесь атакуется лейбницианство, пренебрегающее опытом. Кандид постепенно начинает извлекать уроки из действительности, для Панглосса это невозможно, безнадежно.
Конечно, то, что тут сказано, не включает всего Лейбница и его роли в истории человеческой мысли. Он тоже был одним из предшественников французского Просвещения, потом замещенным английскими эмпириками, материалистами. От них пошло уважение Вольтера к опыту.
И в «Кандиде» и в «Мемуарах» Вольтер еще до Дидро полемизирует с племянником Рамо. Тот говорил; «Самое важное, что вы и я существуем, и наш мир не был бы лучшим из миров, если бы вы и я не существовали». Как существовать, для него неважно. А для Вольтера важно. Опыт показывает, что мир, в котором он живет, отнюдь не хорош. А жить надо. Как? Ответ на этот вопрос словно бы дан приведенной цитатой из письма — в спокойствии, наслаждении им, чего лишены короли. Однако это не расшифровка, а, напротив, зашифровка подлинного ответа на вопрос не только, как жить самому, но и как быть с нашим, отнюдь не совершенным миром.
В «Мемуарах» говорится не об одном покое, но и о свободе, которой автор пользуется с тех пор, как для него открылись ворота Женевы, и о том, что теперь он не может удержаться и не сказать нескольких слов о своем жизненном опыте.
В «Кандиде» тот же жизненный опыт, но и опыт исторический использованы для философского вывода и, как будет показано дальше, программы действий.
Вернемся в 1758 год. Задумаемся, почему именно тогда был написан «Кандид». Вольтер — на вершине своих возможностей во всех смыслах. Независим, прежде всего, и внешне и внутренне. Обогащен глубоким знанием и современности и истории. Позади поучительнейшие путешествия и жизнь в Голландии, Англии, Бельгии, не говоря уже о Франции и Швейцарии, Пруссии. Мысль его до отказа снабжена событиями, происшествиями и анекдотами… Написаны и «Век Людовика XIV» и «Опыт о нравах и духе народов», для чего прочтены тысячи фолиантов, отобраны и выстроены в единую концепцию десятки тысяч исторических фактов. Не менее важно его разочарование в дворах, равно версальском и потсдамском, его действительный успех, сопровождаемый неизменной завистью и преследованиями. Он успел уже сказать много о деликатных материях религии и государства и заплатил за это дорогой ценой костров, на которых сжигались его произведения, Бастилии, изгнаний, травли… Не избежал и некоторых компромиссов, которые осуждает в «Кандиде» не меньше, чем осудит в «Мемуарах». Его прозаической стиль «безделок», оказавшихся самым серьезным, уже раньше создан в первых циклах философских повестей — тех, что написаны в Со, Люневиле, Берлине; стиль убийственный тем более, что остро отточенная шпага легка и изящна…