Все это писалось лишь для оправдания, маскировки низменного поведения мадам Дени. К тому же, хотя отставка герцога де Шуазеля и поступок генерального контролера Тере ухудшили финансовое положение Вольтера, во взыскании долгов в 1768 году он не нуждался. Продолжая получать 80 тысяч ливров пожизненной ренты, 40 тысяч процентов с удачно вложенного капитала и храня в своем портфеле 600 тысяч ливров, «патриарх» располагал в то время весьма внушительным состоянием.
И щедрость его осталась такой же. Он выплачивал мадам Дени в то время, что она жила в Париже, 20 тысяч ливров ежегодной ренты.
Великодушно отнесся Вольтер и к всем ему обязанной, неблагодарной Мари Корнель-Дюпюи, оправдывая ее бегство из Ферне так: «Моя приемная дочь, сопровождая мадам Дени в Париж, увидит трагедии своего двоюродного деда…», «Что же до меня, — не мог и на этот раз не пожаловаться, — я остаюсь один в пустыне…»
Не меньшую снисходительность проявил он и к главному преступнику — Лагарпу. Резиденту Энону было совсем не трудно его защитить. Несмотря на неопровержимые доказательства виновности облагодетельствованного им молодого литератора, Вольтер сказал «адвокату»: «Он взял рукописи, не спросив разрешения и даже не сказав, это имело крайне неприятные для меня последствия. Однако я прощаю его от всего сердца, считая — согрешил, но без злого умысла, и буду помогать Лагарпу до конца моей жизни». А через несколько месяцев под пером Вольтера воровство, ложь, неблагодарность «дофина Ферне» превратились в «простую неосторожность».
А вот еще оправдываемая Вольтером причина отъезда мадам Дени, может быть, самая важная. Он писал второй своей племяннице, мадам де Фонтен: «Мари Луиза не любила Ферне». Это было правдой. Она рвалась в Париж. Первоначально возмутившись отставкой, данной дядей, затем весьма охотно и с чрезмерной поспешностью, в чем мы могли убедиться, уехала. Ведь местом ее ссылки был не монастырь, не деревня, не провинция, а обожаемая столица. И великодушие Вольтера превратило изгнание в исполнение желаний мадам.
Сама она раскрыла свою «философию» в письме Ваньеру, уже из Парижа, 22 июня 1768 года, кстати, так и не научившись правильно писать его фамилию: «Все наши размышления о жизни сводятся к тому, что нужно ее прожить приятно и ни от чего не огорчаться». Она и не огорчалась. Огорчался Вольтер.
Еще раньше Вольтер открыл эту истинную причину их разлуки в письме от 4 апреля д’Аржанталю много полнее: «Я убежден, что секрет желаний, которые у нее появлялись время от времени (уехать в Париж. — А. А.), —