Вообще интерес к политике в Марокко, как мне показалось, даже больше, чем в других странах Магриба. Возможно, от обилия политических партий и группировок, а может быть, и от обилия нерешенных проблем. Об этом говорили многие, иногда прямо, иногда косвенно. В первый же день работы симпозиума ко мне подошли в разное время четыре совершенно незнакомых парня. Все они были студентами-экономистами, и, естественно, их интересовала система подготовки экономистов в СССР. Но были у них и иные вопросы. Например, один из них, в родной деревне которого хищнически истребляются леса, справлялся, как у нас поставлена охрана лесов и кто этим занимается. Другой спросил, как и кто у нас может получить высшее и среднее образование, что для этого надо сделать. Третий, оказавшийся бербером из Рифа, интересовался, как пишется у нас история антиколониальной борьбы в Марокко. Он был потрясен, узнав, что в СССР изданы монографии об этой борьбе и особенно о республике Риф 20-х годов.
— А у нас, — с горечью сказал он, — об этой республике стараются не упоминать, как и само имя нашего вождя Абд аль-Крима.
Вероятно, мой собеседник был не совсем точен: улицу эмира Абд аль-Крима аль-Хаттаби, главы рифских повстанцев, я видел в Марракеше. По больше это имя мне нигде не попадалось.
Как-то я разговорился с пожилым шофером Мати, который вез меня в отель. Мы проезжали роскошные виллы аристократического района Лифы. Глядя на них, мы с Мати беседовали на тему «что и почем» в Марокко. Он не спеша рассказывал:
— Средний марокканский рабочий зарабатывает в месяц по-разному, но не менее трехсот дирхамов. Хорошие ботинки марокканского производства стоят тридцать дирхамов, чашечка черного кофе — один дирхам, а с молоком — полтора дирхама, батон хлеба — меньше дирхама. Так что работающему жить можно. Но здесь, в Касабланке, основная беда в том, что почти невозможно найти работу и жилье. Сюда в поисках места едут люди со всей страны.
И действительно, обилие безработных здесь бросалось в глаза еще в 1980 г. За два года число их нисколько не уменьшилось. Проблема маргиналов, всерьез заняться которой призывал Беляль, превратилась в Касабланке, пожалуй, в главную.
Я слышал, как Самир Амин обменивался мнениями на эту тему с одним из руководителей ППС. Однако чего-либо нового Амин не сказал. Оставаясь светским, любезным, изысканным, он и в беседе напоминал свои труды: его интеллект поблескивал как холодное оружие, а не как согревающий огонь. Он весело предложил мне «собраться и подискутировать», но не сказал, когда будет готов к этому. Гораздо непринужденнее он вел разговор об особенностях разных арабских стран, об арабском языке и его диалектах, о берберах. Короче, он избегал спора по существу своего доклада на симпозиуме.