Тело поверженного противника падает с отвесной скалы прямо в бушующее черное море и тут же скрывается под громадными, накрывающими его волнами.
«Он же не выживет?..»
«Нет…»
А потом волк зализывает раны, и она ложится рядом, закрывая его от порывистого холодного ветра. Они прижимаются боками, грея друг друга, пока сестра Лии не встречает взгляд темных глаз, которые зовутся красно-алыми. И все возвращается к началу. Сияна снова видит врага — одного из тех, что поглотили ее стаю под предводительством своего дона, Ворона. Вожака, от взгляда которого начинают трястись под телом лапы. Чьи длинные клыки внушают в нее ужас, острые когти, легко способные разорвать ее тело, — неуемную панику. Ворон ночной кошмар, воскресший из ее снов.
А ведь скоро начнется гон, и чужаки с восточных берегов реки Эритры будут крыть их самок, наравне с исконными жителями запада полуострова выбирая себе пару. И по весне родятся в их, теперь уже общем, логове волчата, чьи глаза с взрослением могут стать гранатово-бурыми, как у их отцов.
После гибели Кетана в Айсбенге стало не две, а одна стая. А волки в ней готовы друг друга порвать за малейшую припрятанную заначку от голода.
«В стае должны быть лишь самые сильные звери», — некогда велел Ворон, не давая делить тушу порванного оленя поровну, чтобы старики тоже могли насытиться, — «Вы сами должны завоевать свой кусок. А если не можете — значит, здесь вам не место».
И с принятием власти нового дона пришел на север мор такой силы, которого давно он не знал.
В животе у Сияны досадно и неприятно урчит от голода. Она скусывает горькую кору с ветвей, подобно травоядным зверям, на которые охотится ее стая. Но это жадное, уничтожающее ее чувство все не уходит.
А сил с каждым днем становится все меньше…
Марика тащит Ильяса на себе, кряхтя, словно древняя старуха.
— Ну и тяжел же ты, — жалуется она ему.
— Много каши ел, — с иронией отвечает айвинец.
Девушка часто и шумно дышит. Ее ноги сводит от нагрузки, и от усталости дрожат колени. По спине течет пот, оставляя на одежде влажные пятна.
— Все, — выдыхает лучница. — Больше я не могу. Нужно отдохнуть.
Ильяс сидит, облокотившись на массивный кленовый ствол, и зажимает рану рукой.
— Оставь меня здесь, — серьезно просит он Марику, чувствуя, что сил остается все меньше.
— Нет, — она упрямо машет головой. — Не могу.
— Ты даже не знаешь, кто я. Могу тоже оказаться беглым, который желает тебе зла.
— Ты воин, — с нажимом, убежденно произносит путница.
— Может, я солгал?
— Нет, — она улыбается. — Ты из тех людей, что предпочитают говорить правду даже, если она ранит, а если лгут — их неумелое вранье сразу видно.