Но незачем тебе мне лгать. Нет выгоды тебе в этом. Остается мне лишь одно — верить.
И иду дальше. По снегу столь мягкому, что не один зверь не станет касаться его лапой, оставляя следы. Как наметет, так стоит выждать и лишь тогда отправиться дальше. Лишь человеку невдомек о ценных звериных привычках.
Кусаю губы, пока не чувствую вкуса собственной крови. Мы идем вроде бы по территории моей стаи, но там где наши патрули очень редки.
Мой дом, нещадный Айсбенг — ледяной полуостров на севере Эллойи. Выйти к материку можно лишь на западе, через Живую полосу, а для этого нужно пересечь целиком наши владения. Тарруму ведомо, как выбирать дорогу. Только узнать он мог лишь из одного источника.
Красноглазые. Те, что живут бок о бок с нами. Враги, которых не извести. Волки, посмевшие пойти на сделку с человеком. Знать бы еще, что затеяли они, какую игру начали.
И чем это обернется для моих волков. Ведь я не просто волчица, я даану. А значит, в ответе за судьбу своей стаи.
Вор-р-рон. Я убью тебя, пролью жгучую, проклятую кровь, что цвета радужки твоих глаз. Я должна преломить твой хребет, уничтожить, смять, подчинить.
— Завтра достигнем живой полосы. Наконец-то! — слышу голос из-за спины. — Устал как собака. Этот вйанов холод… Как тут вообще жить можно? А снег?.. Второй день идем, вернее, не идем — волочимся.
— Эх, Инне, и надо же было нам всем тащиться…
— Не слова больше! — непривычно резко бросает ведущим беседу Саттар. — Надейтесь, чтобы о вашем разговоре не узнал норт.
И охотник прав. Одного человека в Айсбенге попросту бы загрызли, а на небольшую группу нападать бы не стали. Но волки признают силу, титулы для нас не значат ничего. И если Таррум желал встретиться со стаей восточных берегов Эритры, прежде всего, ему стоило эту силу показать. Поэтому вместо пары-тройки человек Ларре Таррум привел с собой куда больше людей.
Знаешь что, норт? Для чужака ты знаешь слишком много о таких, как я. Слишком много.
С теми двумя друг Ильяса дальше ведет разговор. Саттар делится с ними, как любит охоту. Завалить зверя, пустить болт ему в сердце или стрелу точно в глаз. Ему нравится это чувство триумфа, когда дичь повержена и не может дать ему отпор. Нравится гнаться за зверем на лошади, а потом есть приготовленную на вертеле плоть.
Он не говорит о последней охоте. Тщательно избегает рассказа о том, как завалил угольно-черную волчицу, а на снегу обнаружил отнюдь не звериное, а женское тело.
Его не спрашивают. Но в мыслях у них лишь этот эпизод.
Они пришли к волкам, но не были готовы увидеть их без шкуры. Они не знали, что возможно обретать иную плоть.