— А что тогда делали люди на наших землях?
— Дон красноглазых желал обсудить все на своей территории. Пришлось норту идти, а путь его лежал по владениям твоей стаи. Да и плату нужно было обещанную волкам принести…
Плату! Болт в спину — вот ваша плата. Только когда все свершится, иные люди придут мстить, губя волков без разбору. А прежде всего тех, кто ближе к Живой полосе. Мою семью. Мою стаю.
— А потом Тарруму ты уж попалась… Помочь бы тебе да никак не могу — он пригрозил. Сама знаешь. За себя не боюсь, за людей своих. Ты уж прости, дочка. Но кому, как не тебе, меня понимать.
И прав Пересвет — я его понимаю. Как никто другой понимаю.
Возвращаются чужаки. Староста нашел всем дома, в которых можно остановиться. Таррума, меня, Аэдана и часть людей из отряда селят в пустующее жилище. Пересвет с грустью говорит норту:
— Мало-помалу люди с полосы уезжают. Лучшего здесь уже никто и не ждет. А молодые не рады уже жить на севере, все хотят сбежать из Айсбенга в Кобрин. Этот дом, — поясняет староста, — не один. Таких пустых у нас масса. Многие еще с тех времен, когда сам был ребенком. Только все избы, оставшиеся без хозяев, для жилья уже не годятся. Отсюда недавно владельцы ушли, тут темноту переждать еще можно.
Мы остаемся на ночь на Живой полосе, чтобы утром, выспавшись, отправиться в империю. Даже смыкая глаза, Ларре неустанно ведет за мной слежку. Перед сном, угрожая, шипит:
— И не вздумай бежать. Я тебя всюду найду, волчица. Не сможешь уйти — я почую. А если снова сбежать попытаешься, в этот раз пощады не жди.
Я огрызаюсь:
— Я слышала, люди перед сном обычно желают хороших снов.
Слышу тихий смех Лиса. Аэдан весело подмечает:
— Смотрите-ка, норт, в лесу манерам обучают получше элитных школ!
Кровь моя закипает. Так и хочется вцепиться в кого-нибудь да порвать, но сила Таррума подминает. А он вроде бы спит, но некрепко, прислушиваясь к каждому шороху. И просыпается, недобро на меня щурясь, когда я вроде бы тихо едва-едва шевелюсь.
Я засыпаю, но пытаюсь просыпаться почаще. И каждый раз, когда мое дыханье меняется, норт открывает глаза. Вот же… неуемный!
Потом посреди ночи мне шепчет:
— Напрасно стараешься. Если б даже тебе удалось от меня скрыться, я бы прежде уничтожил всех тех, кто тебе дорог. Пожалуй, начал бы с семьи старосты. Не слишком ли крепко они привязаны к тебе?
Дальше то ли от его угроз, то ли от усталости сплю я крепко.
Мне снится Китан. Во сне мы вместе, я и он, дома, в айсбенгском лесу. Бок оба бежим то медленно, то ускоряясь и переходим на рысь. Свобода пьянит.
Настигаем оленей. Они мерзнут и жмутся теснее друг к другу. Многие объедают кору. Невкусную, жесткую, но единственно доступную пищу. Звери быстро нас замечают, но мы не охотимся, так, наблюдаем. Олени отходят немного, но дальше не двигаются. Знают, сегодня мы не опасны. Лишь самый мощный самец с грузным телом и рогами ветвистыми недобро разворачивается к нам.