– Я сейчас быстро зашью рану, потом дам что-нибудь от боли, – сказала Кива. – А затем можешь идти.
Мысленно поблагодарив юношу, что тот закрыл глаза, Кива еще раз быстро прочистила рану и, наклонившись, внимательно ее осмотрела, чтобы прикинуть, как лучше ее зашить. Когда Типп вернулся с чистой бадьей, она тихо велела ему принести чистую одежду, и он тут же снова убежал.
Впрочем, как бы Кива ни зашивала рану, юноше все равно придется несладко, так что она сказала:
– Постарайся не дергаться. Будет чуть-чуть больно.
Юноша резко распахнул глаза, его голубо-золотые радужки встретились с Кивиными зелеными, и у нее перехватило дыхание. Секунды… минуты… она не знала, сколько времени прошло, когда она наконец оторвала от него взгляд и сосредоточилась на ране. Юноша же продолжал рассматривать ее лицо – Кива чувствовала на себе его взгляд, пока раз за разом втыкала иголку в его кожу.
Он едва вздрогнул.
А вот ее сердце… забилось с удвоенной силой, когда она принялась накладывать швы.
Внутрь, наружу, обернуть, узел.
Внутрь, наружу, обернуть, узел.
Внутрь, наружу, обернуть, узел.
Кива дала знакомому ритму убаюкать себя, не забывая, однако, что юноша за ней наблюдает. Впрочем, лишь бы не дергался, тогда и Кива с собственным стеснением как-нибудь справится.
– Почти все, – успокоила она его, как успокаивала всех остальных пациентов.
– Все нормально. – Он помолчал и добавил: – У тебя хорошо получается. Я почти ничего не чувствую.
– Ей не в-впервой, – выпрыгнул из ниоткуда Типп. Кива вздрогнула, но к счастью, его возглас застал ее хотя бы не посреди стежка.
– Типп, что я говорила…
– Извини! Извини! – воскликнул он. – Я вечно забываю, к-какая ты дерганая.
Кива не была дерганой, она сидела в тюрьме смерти. Тут каждый день на нервах.
– Готово. – Кива отрезала нить и смазала рану соком баллико. – Помоги ему сесть, Типп.
Она постаралась произнести последнюю фразу как можно небрежней, надеясь, что Типп не будет комментировать или спрашивать, почему Кива сама не может помочь юноше. На самом деле обычно она бы и без чужой помощи справилась. Но ее сердце до сих пор не успокоилось после того, как она всего лишь встретилась с юношей взглядами, и Кива рассудила, что будет разумнее держаться поодаль, насколько это возможно для лекаря. И не касаться его обнаженной кожи в ближайшее время.
– Сейчас дам тебе макового молока, а потом можешь…
– Никакого макового молока.
Он ответил так резко, что Кива снова невольно взглянула ему в глаза. Она нахмурилась:
– Я дам немного, просто чтобы облегчить боль. Оно и с головой тебе поможет, и… – Кива обвела рукой все его синяки, царапины и порезы, – и со всем остальным.