Фаина Раневская. История, рассказанная в антракте (Гуреев) - страница 33
Раневская Ф.Г. в роли Маньки. «Шторм». Москва, Государственный академический театр имени Моссовета. 1951 г. Фотография публикуется с разрешения Государственного центрального театрального музея имени А.А. Бахрушина
Например, Раневской запомнился такой случай, потрясший ее совершенно: «Я присутствовала однажды при том, как В. И. (Качалов), вернувшись из театра домой, на вопрос жены, как прошла репетиция «Трех сестер», где он должен был играть Вершинина, ответил: «Немирович снял меня с роли и передал ее Болдуману… Болдуман много меня моложе, в него можно влюбиться, а в меня уже нельзя». Он говорил, что нисколько не обижен, что приветствует это верное решение режиссера… А я представила себе, сколько злобы, ненависти встретило бы подобное решение у другого актера… Писались бы заявления об уходе из театра, жалобы по инстанциям… я была свидетельницей подобного».
Научиться отделять себя от своей роли, амбиции от здравого смысла, фантазии от реальности может, безусловно, не каждый, но попытка, пусть даже и вопреки своим эмоциям, поступать не так, как хочется, а так, как должно по негласным законам чести, предоставляется всякому. И тут важно, воспользуешься ли ты этой попыткой или нет. Таиров был тем человеком, который невзирая на обстоятельства доказывал, что этой попыткой следует пользоваться всегда.
Например, в 1947 году, узнав и присвоении Раневской звания Народной артистки РСФСР, Таиров написал: «Дорогая Фаина! Нежно и дружески с большой радостью поздравляем Вас со званием Народной артистки. Вы, вероятно, знаете, как несусветно мы были заняты выпуском новой премьеры. Этим объясняется некоторое запоздание в нашем поздравлении, которое от этого не потеряло ни своей искренности, ни в самых добрых пожеланиях, которые мы Вам шлем в неизменной надежде снова встретиться с Вами в общей работе. Сердечно обнимаем Вас! Ваши Коонен, Таиров».
И это при том что его супруга – Алиса Георгиевна Коонен так подобного звания и не удостоилась.
Да, Раневская признавала себя человеком, «испорченным Таировым», то есть актрисой, узнавшей, как работает идеальный режиссер, остающийся благородным и чутким не только в театре, но и в жизни. А, познав идеал, трудно отказаться от этого знания, трудно, да и невозможно опускать собственную актерскую планку в угоду заурядным режиссерам, играя в бездарных пьесах, служа в посредственных театрах.
«Вспоминая Таирова, мне хотелось сказать о том, что Александр Яковлевич был не только большим художником, но и человеком большого доброго сердца. Чувство благодарности за его желание мне помочь я пронесла через всю жизнь, хотя сыграла у него только в одном спектакле – в “Патетической сонате”», – вспоминала Фаина Георгиевна Раневская и рассуждала далее: «После спектакля, в котором я играю, я не могу ночью уснуть от волнения. Но если я долго не играю, то совсем перестаю спать. Для меня каждый спектакль мой – очередная репетиция. Может быть, поэтому я не умею играть одинаково. Иногда репетирую хуже, иногда лучше, но хорошо – никогда. Чтобы играть Раскольникова, нужно в себе умертвить обычного, земного, нужно стать над собой – нужно искать в себе Бога… Кто бы знал мое одиночество? Будь он проклят, этот самый талант, сделавший меня несчастной. Но ведь зрители действительно любят? В чем же дело? Почему ж так тяжело в театре? Перестала думать о публике и сразу потеряла стыд. А может быть, в буквальном смысле “потеряла стыд” – ничего о себе не знаю».