Когда стрельба прекратилась, мы остановились. Молча, гуськом прошли друг за другом еще полкилометра и вышли на луг. Над ним густой плотной пеленой висел туман. Это была Городинка, осушенное еще до войны болото. Здесь мы отыскивали когда-то яйца диких уток, чибисов, бекасов, а однажды после военных маневров собирали стреляные гильзы. Здесь, в кустах, можно было спрятать оружие. Но мы не захотели этого делать. Впервые в жизни почувствовали, что значит оружие в руках человека. С ним можно идти смело, не боясь ни черта, ни дьявола.
Под утро вернулись в городок. Недалеко от Тишкина двора был большой карьер. Там копали глину все, кому она была нужна. Мы как раз и собирались спуститься в него, обсудить, что нам делать дальше.
Но тут произошло неожиданное.
— Стой, руки вверх! — крикнул кто-то глухим голосом, и в нескольких шагах от нас словно из-под земли выросла черная фигура. Мы бросились назад, а тот, кто кричал, выстрелил. Пуля просвистела возле моего уха. Мы упали на землю, а черная фигура, лязгая затвором, надвигалась на нас. Я слыхал, как Микола спустил курок. Осечка. В то же мгновение Тишка бухнул из своего обреза, а я рванул чеку и швырнул «лимонку».
Страшный, дикий крик поднял меня с земли и бросил в карьер. Этот крик стоял в ушах, когда я катился на дно карьера, когда полз потом огородами, перелезал через заборы. Моих друзей рядом не было.
Я добрался до своего сарая, спрятал мокрую одежду и переоделся в старое. Где-то там, на станции, а может, за ней, изредка стреляли, захлебываясь, лаяли собаки. За стенкой глухо и мирно вздыхала корова. Скрипнула дверь хаты, и к хлеву, чуть слышно ступая босыми ногами, подошла мать. Не отворяя ворот, она испуганным шепотом упрекала меня за то, что я не берегу ни себя, ни семью. А я, стараясь говорить сонным голосом, спросил, где это и почему стреляют. Пусть пока что ничего не знает мать. Так ей будет спокойнее.
Когда рассвело, я осмотрел свою одежду. От новых синих брюк осталось одно название. Они были продраны в нескольких местах, а на левой штанине не хватало большого куска. И тут только я почувствовал, что у меня болит нога. Голень искровенил, должно быть, о колючую проволоку. В этот день я ни разу не подумал о Стасе. После всего, что произошло, она стала маленькой, неприметной и отодвинулась в моих мыслях куда-то далеко-далеко. Я беспокоился о товарищах. Днем мне рассказали, что на городок налетели партизаны, они взорвали мостик и убили Кирилла Сехмана. По приказу коменданта на станции и возле школы спешно строили дзоты. Про моих товарищей никто ничего не говорил, и я понемногу успокоился.