Она по-командирски кивает Кевину, тот мгновенно подлетает, засучивая рукава моего комбинезона до локтей. В это время второй ассистент Уокер — мужчина средних лет с густыми черными волосами с проблесками седины — хладнокровно раскрывает баночки с неизвестными жидкостями одну за другой. Я не успеваю оказать даже минимальное сопротивление, все происходит слишком быстро. Когда на кожу один за другим наносят несколько прозрачных капель различной консистенции, я успеваю издать лишь сдавленный крик.
С минуту все присутствующие внимательно вглядываются на поверхность моей кожи, пока я постепенно не начинаю ощущать едкое пощипывание. Пару жидкостей, находящиеся на изгибе правой кисти, напрочь впитываются в эпидермис, не оставляя за собой следа. Но оставшиеся две на левом запястье, имеющие маслянистую консистенцию, начинают вступать в бурную реакцию, образуя шипящую пену с плотными пузырями.
Ощущая дикое жжение, я начинаю активно ерзать рукой, намертво прикованной ремнем к кушетке. Пытаюсь смахнуть эту ядовитую пену, сдуть ее, сделать хоть что-то, чтобы эта невыносимая боль прекратилась. Я буквально ощущаю, как жидкость разъедает плоть, перебираясь от мышц к костям.
— Ну ты и… сука! — кричу я изо всех сил в потолок.
В воздухе раздается громкий рык, граничащий со звериным. Я ничего не слышу, я ничего не вижу, перед глазами прозрачная пелена, а в ушах стоит бесконечный крик. Я ничего не ощущаю, кроме боли. Дикой боли, заставляющей рыдать, кричать, молить о пощаде и биться в истеричных конвульсиях — сделать все, чтобы она прекратилась.
Но ничего не происходит.
Я уже не вижу свое покалеченное запястье, которое еще пару минут назад было розовым, краснея буквально на глазах. Я улавливаю лишь ее серые сосредоточенные глаза с завораживающим проблеском. Они требуют хлеба и зрелищ. Они требуют продолжения моих страданий. Они с нескрываемым любопытством жаждут успешного проведения опыта на благо науки.
— Еще минута, и она может насквозь…
— Заткнись, — Диана вскидывает руку, резко перебивая обеспокоенного Кевина. — Она продержится столько, сколько я посчитаю нужным.
— Пожа… Кевин… — выкрикиваю я с дикой отдышкой в груди, ощущая, как голос срывается и с этого момента становится похож на грубый прокуренный бас, — помоги… пожалуйста!
Мир вокруг пошатывается, перед глазами все плывет, но я все еще продолжаю ощущать ту дикую пронзающую боль. Больше нет сил извиваться, словно из меня изгоняют дьявола. Не существует ничего, кроме боли. Я не способна ни о чем мыслить, думать, помнить, забывать… Я и боль один на один, и, судя по всему, я в очередной раз проигрываю в этом неравном бою, в этой заранее предопределенной схватке.