Марина Цветаева. Рябина – судьбина горькая (Сенча) - страница 30

Начавшаяся было возрождаться прерванная семилетней разлукой семейная идиллия начинает рушиться. В глазах Сергея появляется пустота: он по-прежнему одинок. Прожив в Берлине две недели, Эфрон уезжает в Прагу. Пришибленный и отчаявшийся. Вновь обманутый…

Берлинский период жизни Марины Цветаевой продлится недолго – до поздней осени 1922 года.

Ариадна Эфрон: «Маринин несостоявшийся Берлин. Не состоявшийся потому, что не полюбленный; не полюбленный потому, что после России – прусский, после революционной Москвы – буржуазный, не принятый ни глазами, ни душой: неприемлемый. В капитальности зданий, традиционном уюте кафе, разумности планировки, во всей (внешней) отлаженности и добротности города Марина учуяла одно: казармы.

Дождь убаюкивает боль.
Под ливни опускающихся ставень
Сплю. Вздрагивающих асфальтов вдоль
Копыта – как рукоплесканья.
Поздравствовалось – и слилось.
В оставленности светозарной,
Над сказочнейшим из сиротств
Вы смилостивились, казармы!..»[31]

После Берлина будет Прага…

* * *

В отличие от немцев или, скажем, тех же французов, которые русских просто терпели, чехи, лишь вчера обретшие независимость, относились к эмигрантам намного теплее своих соседей. По крайней мере – тогда. И дело даже не в славянской привязанности, а в нечто другом – например, в русофильских настроениях в чешских высших кругах.

В двадцатые годы в Чехословакии осело почти тридцать тысяч русских эмигрантов. В июле 1921 года правительством этой страны был создан Межминистерский комитет, положивший начало так называемой Русской вспомогательной акции, на проведение которой чехи вложили огромные деньги. Благодаря этому в Праге получили высшее образование тысячи русских эмигрантов; там успешно функционировали три русских института (юридический, педагогический, сельскохозяйственный), а также Русский народный университет. Кроме того, наши студенты обучались и в Карловом университете, главном учебном заведении страны.

Жизнь российских эмигрантов в Праге по своему уровню была намного выше, чем в других столицах. Поистине «матерью русской эмиграции» в Праге стала госпожа Надежда Николаевна Крамарж, урождённая Хлудова, по первому браку Абрикосова, законная жена первого премьер-министра Чехословацкой Республики Карела Крамаржа. В двадцатые годы Крамарж уже не являлся премьером, но все необходимые связи и своё влияние для оказания посильной помощи русским эмигрантам им были использованы сполна. И эта супружеская пара помогала русским эмигрантам чем могла.


…Чехия, вернее Прага и окружающие её деревни – стали тем местом, которое смогло залечить болезненные раны Марины Цветаевой, связанные с покинутой Россией. Эти тихие, малолюдные места, жившие спокойно-неторопливой жизнью, явились этаким душевным пластырем для её измождённой невзгодами души. Как истосковавшийся по вожделенной влаге цветок, Марина здесь не могла надышаться, написаться и даже нашагаться.