В те годы к нам приходила книгоноша — женщина, которая носила с собой складной ранец-портфель и ходила по квартирам, забирая ненужные книги у одних и предлагая их другим. Среди книг, принесенных ею, была одна, которую мы потом читали все детство — про короля Матиуша. Книга эта была без обложки, и мы не знали ни автора, ни названия. Много позже, сразу после войны, я познакомилась с одним человеком — эмигрантом из Польши, преподававшим в школе вблизи Ленинграда. В разговоре он упомянул Януша Корчака. Я сказала, что ничего про него не знаю. «Как? Вы не читали „Короля Матиуша“?» — удивился он. Так я узнала, кто был автор нашей любимой книги.
Инна долгое время покушалась руководить нашим чтением. Но очень скоро она отказалась от этих попыток, тем более что отец ее в этом не поддерживал. Он никогда никому из нас не делал замечаний и не давал даже советов. Однажды я попробовала поделиться с ним своими впечатлениями от чтения. «Папа, мне очень нравятся книги Чарской», — сказала я. Папа грустно ответил мне: «Лида, ты уже такая большая девочка…». Семя сомнения было брошено в мою душу. Я стала думать, почему он так сказал, что имел в виду. Когда Юре было двенадцать лет, Инна пожаловалась отцу, что он читает Анатоля Франса, а это ему не по возрасту. Отец сказал лаконично: «Пусть читает». «Но, — возразила Инна, это — „Эпикуров сад“, он не поймет, да и рано понимать!» — «Если не поймет, значит: вреда в этом нет, да он и читать не станет, а если поймет, значит не рано».
В очень раннем возрасте, года в три, Юра уже был для нас человеком — товарищем в играх и участником наших фантазий. Получалось так, что играми, имевшими характер действия, также и спектаклями, которые мы впоследствии ставили, руководила Инна. Она же руководила нашими опытами в рисовании. Литературные же игры, имевшие характер словесного творчества, были нашим не зависимым от нее изобретением, и они осуществлялись помимо нее мною, Лялей (Викторией) и Юрой. Одной из самых памятных для нас игр было путешествие на корабле во время зимних каникул Инны, которая была не то в первом, не то во втором классе. В нашей детской комнате стояли четыре кровати и большой деревянный грубо сколоченный мужем нашей няни, столяром Виктором, стол. За этим столом дети нашей семьи и их друзья занимались многие годы. Во время игры в путешествие этот стол был перевернут вверх ножками и превращен в корабль, на котором мы плавали несколько дней, казавшихся нам бесконечно большим сроком. Затем наш корабль столкнулся с айсбергом, затонул, и мы пересели на плоты — коврики, которые лежали у каждой кровати. Стол же, поставленный снова на ножки, оказался пещерой на необитаемом острове, а прилаженный к столу детский столик был горой, на которую мы взбирались. Кроме того, он же образовал норку, под которой Юра вместе с приходившей к нам двоюродной сестрой Ирмой, отвлекаясь от своих обязанностей шкипера на корабле, играл в кроликов, очень уютно располагаясь на диванных подушках. Памятным событием таких игр был и Последний день Помпеи, который мы изобразили следующим образом. Сдвинули кровати, из подушек и одеял сложили огромную гору, внутри нее посадили маленького Юру, снабдив его полотенцами, кружевными накидками с подушек и кубиками. Он должен был их извергать через верх горы, что и исполнял с большим прилежанием. Мы же бегали по комнате и принимали пластические позы из картины Брюллова. Вернувшиеся откуда-то папа и мама открыли дверь и остановились в ужасе и недоумении. Через несколько секунд, однако, мама все поняла и с криком: «Они мне задушат ребенка!» — разбросала подушки, разрушила «Везувий» и извлекла потного малыша. Инна инсценировала эпизоды из любимых книг, особенно из «Нибелунгов». На одной из таких инсценировок эпизод рождения Зигфрида кончился скандалом. Инна всегда приглашала зрителей на свои постановки. Рождение Зигфрида, которое она поставила на даче, она изобразила так наивно и реалистично, что мама выхватила у нее из-под одеяла Юру и надавала всем артистам и зрителям тумаков и всех разогнала. Одна из наших сравнительно поздних постановок мне запомнилась особенно ярко. До начала 30-х годов у нас в квартире Новый год встречали бурно: взрослые родственники папы и мамы, отдельно студенты-родня, их друзья и квартиранты и отдельно дети. Причем иногда компании смешивались, и большой массивный дядя Фиш, наш свойственник, известный в городе инженер, отец писателя